И скоро уже весь зал танцевал. Свечи оплывали от ветра, поднятого Веселыми Гордонами и кружащимися парами, были исполнены несколько вальсов. Эви танцевала их с Саймоном. Она чувствовала себя на небесах, и ей хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался. Она ловила его улыбку, восхищалась блеском рыжих волос при мерцании свечей, его руки сжимали ей пальцы, и он прижимал ее к себе во время вальса. Они были так близко друг к другу, может быть, даже слишком близко, но все это уже не важно.

Наконец мистер Харви объявил перерыв на ужин, и Эви оторвалась от Саймона и заторопилась вместе с другими на кухню. За ними последовали лакеи, потом младшие лакеи. К моменту, когда еда была поставлена на стол, образовалась вполне приличная очередь. Столы были расставлены по всему залу, и мистер Харви объявил, что музыкантов будут обслуживать в первую очередь, на что лорд Брамптон еще сильнее нахмурился. Слуги с трудом удерживались от смеха, когда семейство уселось за отдельным столом, ожидая обслуживания.

После того как Арчи и Джеймс подали Брамптонам еду, дело пошло быстрее. Эви сидела вместе с Саймоном, Берни и Милли. Берни рассказывал о том, что его дядя-ирландец тоже был скрипачом, и Милли вся светилась, слушая его. Саймон коснулся под столом руки Эви, и она уже не замечала вкуса еды – той еды, над которой сама же трудилась вместе с поварихой и всеми подручными на кухне. Но каким-то образом ее тарелка вскоре оказалась пустой, как и тарелка Саймона. Берни нагнулся к нему через стол:

– Что скажешь, Сай, не развлечь ли нам эту ораву, пока они расправляются с ужином? Хватит у тебя куража?

Саймон поднялся.

– Если у Эви хватит. Помнится, она еще в школе пела.

Эви откинулась на спинку стула и расхохоталась.

– Сам выставляй себя клоуном, если тебе охота, дружок, но меня в это не втягивай.

Саймон мотнул головой.

– Вот уж не думал, Эви, что ты отступишься, когда надо показать себя.

И тогда она тоже встала, и они вышли на сцену и вместе спели.

Они начали с песни «Если есть только ты и если есть только я». У Саймона был красивый голос, и вместе с ним она тоже прозвучала неплохо. Потом они пели на «бис», и пели, когда другие танцевали, пока у обоих не пересохло горло, но они продолжали петь. Все это время она мечтала, чтобы ослабить корсет. Они проникновенно напевали охрипшими голосами песенки в стиле рэгтайм, когда Эви увидела, что в зал вошел Роджер. Голос ее дрогнул.

Саймон с удивлением повернулся к ней, но она снова подстроилась под ритм и смотрела только ему в глаза. А он не сводил с нее взгляда, и его рука сжимала ей пальцы. Песня кончилась. Он склонился к ней и сказал:

– Я с тобой. Ты ведь знаешь, что я всегда буду здесь, рядом с тобой.

– Я знаю, – ответила она.

Роджер направился к ним сквозь толпу, хлопая вместе со всеми, но только он добрался до сцены, в этот момент место перед скрипачами и певцами заняли леди Вероника и мистер Оберон. Леди Вероника рассыпалась в похвалах:

– Это было так чудесно. Вы все очень талантливые.

Мистер Оберон вложил в руку каждому из них по монете.

– Великолепно, действительно великолепно.

Роджер изучал свои ногти. Брамптоны удалились, и не успела Эви посмотреть, сколько им дали, Саймон произнес:

– Подожди-ка здесь, я хочу поговорить с Роджером.

Она потянулся его за руку.

– Мы оба пойдем.

Они подошли вместе к камердинеру. Роджер переводил взгляд с одного на другого. Свежевыглаженный костюм камердинера с безупречным воротничком и розочкой в петлице выглядел великолепно. Эви проговорила:

– Как жаль, что ты вернулся. Пока тебя не было, здесь было так чудесно. Вот тебе ответ на твое предложение, которое ты сделал перед отъездом. А у Милли хватит ума, чтобы не слушать всю ту чушь, которую ты болтаешь. Она полностью согласилась с советами старших насчет каких бы то ни было отношений с тобой.

И она пошла дальше, сопровождаемая Саймоном, а вокруг все хлопали и благодарили их за выступление. Неподалеку миссис Мур очень серьезно разговаривала с Милли, Сарой и Энни, и девушки испуганно кивали. Было ясно, что речь идет о Роджере.

Это был лучший вечер в ее жизни, особенно когда семья Брамптонов начала прощаться и уже никто не стеснял их веселья. Мистер Оберон дал им всем по гинее.

– Это очень щедро, – сказала Эви.

– Солнышко, у него этих гиней больше чем достаточно, – ответил Саймон.

В следующее воскресенье состоялась жеребьевка. Джек попивал пиво в клубе «Читальня», ожидая своей очереди тянуть жребий, хотя в этот раз он предоставит своему марра вытягивать бумажку с написанным на ней участком в забое. Несколько совсем неудачных участков уже вытащили, но человеку приходится принимать свою судьбу, тут уж ничего не поделаешь. Пока что Алек, отец Сая, вытащил участок у верхнего пласта. Там хороший уголь, который легко отбивать, но Бен, старинный марра его, Джека, отца, вытащил неудачное место – факт, с которым он примирился философским кивком головы. Наверно, он думал в этот момент о своей следующей картине, а не об аварийно-опасном участке у маломощного пласта лигнита. Джек думал не о том, что́ может выпасть ему в этот раз, а о переговорах по Акту о восьмичасовом рабочем дне. Результаты этих переговоров должны будут объявить через месяц. Джеб не слышал ничего интересного от профсоюзных агентов. Черт, тошно все это, размышлял Джек. Люди имеют право знать, это справедливо.

Джека вызвали вместе с его марра. Мартин что-то пробубнил и поцеловал кроличью лапку – счастливый талисман, после чего взял бумажку. Томас, весовщик-контролер, объявил участок номер тринадцать. Джек хлопнул Мартина по плечу.

– У тебя счастливая рука, приятель. Всегда была и всегда будет.

Рядом Тимми дожидался брата, но дверовому не нужно тащить жребий. К Джеку подошел отец.

– Хорошие новости быстро доходят, Джек. Этот пласт чистенький.

Само по себе это уже не было так важно теперь, когда у них есть свой дом, но остаток ссуды еще предстояло выплачивать Грей и Эдварду, кроме того, деньги откладывались на случай забастовки или снижения ставок по оплате труда шахтеров.

Джек смотрел вдаль, ощущая, как тревога все больше охватывает его. Забастовка провалится, если она не будет общенациональной, и то только если в этот момент не останется запасов угля. А сейчас и в Хоутоне, и в Истоне угля полно. Он пробовал возражать, говорил, что не время сейчас выходить на забастовку, что надо подождать. Пока Национальная федерация шахтеров согласится поддержать их и распространит свой призыв на все шахты.

Джек усмехнулся, глядя на подошедшего Тимми с кружкой пива в руке. Он взъерошил мальчику волосы.

– Как пивко?

– У-ух, стоящая штука, Джек.

На лбу у Тимми виднелся темно-синий шрам, и несколько таких же появились на руках. Похоже, парень чувствует себя посвященным. Ну что ж, надо учиться.