Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я поехал на встречу! За мной пришли!
– Может, я с тобой? – также шепотом спросил Ярыгин.
– Не опасно, я его знаю по Москве.
– Ни пуха!
– К черту!
Оболенцев пошел к выходу, а Ярыгин снова взялся за гитару.
Старый клоун подскочил к Оболенцеву и протянул ему стакан водки.
– Ин вино веритас! – сказал клоун.
Кирилл отрицательно покачал головой и вышел, слыша за собой пение друга:
Ставки сделаны, ставки сделаны, господа! Ставки поздно менять!..
Выйдя из цирковой гостиницы, Оболенцев увидел парня, стоящего возле газетного киоска, и направился к нему.
Они сели в автомобиль, и шофер повез их к морю.
Остановившись у разрушенного храма, они вышли из машины и молча направились к раскопкам античного поселения. У освещенных лунным светом колонн Оболенцев увидел знакомого ему государственного деятеля.
Грузный человек в роговых очках смотрел в морскую даль.
Крепкий молодой парень не дошел до своего хозяина ровно столько, сколько следовало.
– Дальше идите один! – шепнул он Оболенцеву. Оболенцев подошел к человеку в роговых очках.
– Вы меня знаете? – продолжая смотреть в море, сухо спросил человек в роговых очках.
– Да! – коротко ответил Оболенцев.
– Тогда будем считать, что мы знакомы! – Он повернулся к Оболенцеву и, кивнув на колонны, продолжил: – Когда-то сюда был сослан вольнодумец Овидий.
– Говорят… Вероятно, эти берега слышали «И век мне не видать тебя, великий Рим…». «Послания с Понта» высоко оценил Пушкин, – поддержал предложенную тему Оболенцев, видя, что его собеседник не решается сразу начать разговор о деле.
– Где все это: скифы, сарматы?.. А колонны стоят!..
Человек в роговых очках подошел поближе к Оболенцеву и, поправив указательным пальцем левой руки очки на переносице, пристально посмотрел на него.
– Вы подали рапорт Генеральному прокурору. Я в курсе! Вас это не удивляет?
– Я уже давно ничему не удивляюсь.
– Это правильно. – Бросив косой взгляд на Оболенцева, он спросил: – Интересно, на что вы рассчитывали?
– Только на то, что там, у вас в верхах, могут не совпасть чьи-то интересы…
– Вот как? – рассмеялся неожиданно человек в роговых очках. – Что ж… рассчитали вы точно. Я думаю, что сейчас к вашему рапорту отнесутся с пониманием. С особым пониманием! Все идет хо-рошо… Теперь главное – определиться… Желаю успеха. – Человек в роговых очках крепко пожал на прощание руку Оболенцеву и, снова поправив очки на переносице, добавил: – Я вижу, что вы не только хорошо знаете историю, но и умеете делать правильные выводы из нее – письма с Понта всегда достигали адресата, – многозначительно сказал он и, приблизившись к Оболенцеву, совсем тихо завершил: – Так что операция «Империал» продолжается…
В день похорон
Каждый день Оболенцев звонил в прокуратуру Союза начальнику следственной части Александру Петровичу Кондаурову. После смерти Надеинова тот оставался одним из немногих к кому Оболенцев испытывал симпатию и уважение. Кондауров, не считая, конечно, Генерального прокурора, был к тому же единственным человеком, который не только хорошо знал все обстоятельства дела, но и обладал всеобъемлющей информацией, видел перспективу.
Очередной раз сообщив Оболенцеву, что согласие от вышестоящего Совета о лишении его подопечных депутатской неприкосновенности еще не получено, Александр Петрович, тем не менее, с особым воодушевлением провел сегодня с ним разговор. Это обстоятельство не ускользнуло от Оболенцева.
Прогуливаясь по опустевшей осенней набережной и всматриваясь в свинцовые волны прибоя, с шумом обрушивавшиеся на берег, он все время вспоминал разговор, вкладывая в интонацию Кондаурова особый смысл.
Первый раз в серьезной работе Оболенцев увидел его в 1976 году в Узбекистане, когда им поручили расследовать дело Насретдиновой. Тогда этот уже немолодой человек, а был он старше Оболенцева лет на пятнадцать, демонстрировал им не только высокий профессионализм, но и завидную работоспособность. Брюнет с пышными черными бальзаковскими усами, прекрасный рассказчик и заядлый нумизмат, он вызывал к себе расположение коллег и нравился женщинам.
Оболенцев по ступенькам спустился ближе к воде и поднял гальку. По конфигурации она была очень похожа на ту, которую они нашли летом в бухте вместе с Ольгой. Он покрутил камень в руках и, размахнувшись, бросил далеко в море. Опять выплыло из морской пучины лето, вспомнилась Ольга и их редкие прогулки к этому месту.
Неожиданно напротив него остановились ехавшие по набережной две машины. Из одной выскочила знакомая ему певица из варьете – Наталья. Она подбежала к самому берегу, шаря в сумочке.
Увидев Оболенцева, она его сразу узнала. Он дважды допрашивал ее по делу Юрпалова. Будучи в хорошем подпитии, Наталья, не церемонясь, подскочила к нему.
– Эй вы, Мегрэ! Послушайте, у вас есть мелочь? Ну что вы смотрите? Любые монетки… разменяйте! С меня все, хватит!.. Все к черту!.. Вперед, в Париж!..
Оболенцев молча протянул ей несколько монет. Она схватила их и бросила в море. Затем, достав бумажные купюры, небрежно скомкала их и тоже бросила в море.
– Все… Через неделю вы меня уже здесь не увидите. Так что если надо, можете еще разок меня допросить… Пока не поздно!.. А вы вообще-то своими допросами чего-нибудь добились? Только расшевелили осиное гнездо!.. Одних «шестерок» и пересажали!.. Паяц вы, жалкий паяц!
Не прощаясь, певица так же стремительно покинула берег, как и появилась.
Яркий луч прожектора, гуляя по морю, скользнул по прибрежной полосе и на какое-то мгновение задержался на фигуре Оболенцева, одиноко застывшей на пустынном берегу. Ослепленный ярким светом, он отвернулся и увидел, как волны прибивали к камням брошенные певицей деньги: рубли, пятерки, десятки…
Осенний город жил обычной жизнью – кто-то работал, кто-то отдыхал, кто-то стоял в очередях. Оболенцев с Ярыгиным собрались идти на обед, когда нарочный доставил конверт, адресованный лично Оболенцеву. Он вскрыл его и, достав депешу, стал читать вслух:
– «Вам спецсвязью отправлены санкционированные постановления об аресте: Борзова Петра Григорьевича, Багирова Аркадия Константиновича, Борзовой Тамары Романовны…»
– Ура-а! – завопил Ярыгин. – Победа!
– Чего ты орешь! – пытался унять его Оболенцев. Но тот крепко сжал друга в объятиях и закружил по кабинету. Однако, зацепившись ногой за стул, он вместе с Кириллом рухнул на пол.
…Настороженный Цвях шел по улице, где на каждом доме висели траурные флаги. Цвяха заботило только одно: следят за ним или нет. О том, что санкция на его арест получена, он уже знал и теперь думал, как бы упаковаться получше и лечь на дно.
В последнее время он жил с постоянным дурным предчувствием: что-то должно произойти. И когда Цвях услышал о смерти Брежнева, он поначалу обрадовался.
«Наконец-то старого маразматика решили не возвращать! – подумал он сгоряча. – Если Липатов сумеет прорваться наверх,