приготовляет из них бумагу для постройки гнезда.

Валя широко открыла глаза.

— Осы умеют делать бумагу?

— Да. Они и человека научили делать бумагу из древесины, — ответил Иван Гермогенович и прочел ребятам целую лекцию об осах, о древесине, о старинных, давно забытых открытиях.

— Было время, — говорил он, — когда бумагу приготовляли исключительно из тряпок. Ученый Яков-Христиан Шефер, который жил сто пятьдесят лет назад, исследуя жизнь насекомых, научился у них делать бумагу из древесины. Рассматривая однажды гнездо осы, он заметил, что оно сделано из материала, который похож на бристольский картон. Он проследил за работой ос. И тут Христиан Шефер обнаружил, что осы жуют кусочки древесины и приготовляют из нее отличную бумагу.

Но в то время на открытие Шефера никто не обратил внимания.

Прошло еще пятьдесят лет. Другой ученый, Келлер, напомнил людям про открытие Шефера, и напомнил как раз кстати. В бумаге в то время уже сильно нуждались, а тряпок не хватало… Попробовали делать бумагу, как делают ее осы, из древесины… Сначала ничего не выходило, но потом дело наладилось. С тех пор почти вся бумага изготовляется исключительно из древесины.

— Ох, — сказала Валя, выслушав лекцию. — Значит, тут поблизости должны быть осы. Давайте-ка тогда поскорее домой пойдем.

— А и в самом деле пора домой, — согласился Иван Гермогенович.

Путешественники вернулись в пещеру.

* * *

Утром, чуть свет, они перекатили на корабль последние бочки меда, перенесли свои матрацы, захватили с собой яйца светляков.

Одно яйцо, как сигнальный фонарь, Карик прикрепил к верхушке мачты.

Он суетился теперь больше всех.

Бегая по кораблю, он кричал настоящим капитанским голосом:

— Эй, на юте! Подобрать шкоты!

— А что такое «на юте»? — робко спрашивала Валя.

— Ну, там, где ты стоишь, — это и есть ют. Корма, значит. Гей, подбирай шкоты, юнга!

— А что такое шкоты?

— Шкоты — это веревки.

— А нельзя ли, — робко спросил профессор, — корму называть кормой, а шкоты — веревками?

Карик только усмехнулся:

— Ну что ж, называйте. Но я тогда буду называть муравьиные коконы муравьиными яйцами.

Профессор схватился за голову.

— Нет, нет, только не яйца, а коконы! Уж как-нибудь я усвою морскую тарабарщину, только, пожалуйста, не называй кокон яйцами.

Карик снова заметался по кораблю.

— Отдать концы! — кричал он громовым голосом. — Марсовые, по местам! Поднять сигналы!

Профессор выбрал причальную веревку, аккуратно сложил ее на корме. Валя подобрала шкоты.

Теперь «Карабус» был готов к дальнему плаванию.

«А хорошо бы, — подумал Карик, — пальнуть из пушки перед тем, как покинуть гавань…»

Но, к сожалению, пушки не было.

Карик прошел по кораблю, переваливаясь с боку на бок, как заправский моряк, оглядел свою команду и сплюнул за борт.

Минута была торжественная.

Карик поднял руку вверх.

— Внимание!

Команда следила за своим капитаном, не спуская с него глаз.

— Зюйд-вест! Полный вперед, тысяча чертей и одна ведьма!

— Есть, капитан! — гаркнул Иван Гермогенович, весело подмигнув Вале.

Валя отпустила шкоты. Ветер заполоскал паруса.

«Карабус» дрогнул, качнулся, точно раздумывая, плыть ему или остаться в гавани, и тихо отошел от берега.

— Полный вперед! — крикнул бравый капитан.

…Дул ветер.

По воде бежали белые барашки. Корабль качало, подбрасывало на волнах. Теплые брызги летели в лицо мореплавателям. Славный корабль мчался, черпая бортами воду.

Вокруг «Карабуса» шныряли какие-то странные живые существа. Они обгоняли корабль, выпрыгивали из воды, резвились, точно дельфины.

Одно животное, похожее на кролика с рогами оленя, но совершенно прозрачное, долго плыло рядом, не отставая от корабля путешественников.

У этого причудливого спутника «Карабуса» можно было разглядеть сквозь прозрачную оболочку все его внутренности.

— Кто это? — спросила Валя.

— А это самая обыкновенная сида, — ответил профессор, — одна из сотни водяных блох.

Валя стукнула сиду по голове палкой.

Сида исчезла.

Мимо, обгоняя корабль, промчалось что-то очень похожее на подводную лодку. Животное плыло под водой, а на поверхности был виден след. Это животное чуть было не налетело на «Карабус», но в самую последнюю минуту круто свернуло вправо и быстро исчезло глубоко под водой.

— Кто это? — прошептала испуганная Валя.

— А это, — ответил спокойно Иван Гермогенович, — самая обыкновенная улитка. Прудовик!

— Водяная улитка?

— Угу!

— Как же она передвигается?

— Вот этот вопрос, — сказал, улыбнувшись, Иван Гермогенович, — был самым трудным для всех ученых, однако и он разрешен блестяще. Водяная улитка-прудовик путешествует, как это ни странно, вниз головой. Вытянув свою единственную ногу, она выделяет на поверхность воды слизь, прикрепляется этой слизью к пленке воды и скользит по ней, как по плоту.

— Но она же в таком случае не видит.

— Прекрасно видит. Ведь ее глаза находятся на ноге.

— Вот это здорово! — удивился Карик.

— Н-да! — промычал Иван Гермогенович. — Что ж тут удивительного? Мы уже встречали хищных животных, у которых нет рта, животных, которые слушают ногами, а теперь вы сами увидели существо, которое глядит ногами. Но все это сущие пустяки по сравнению с тем, что я мог бы рассказать вам о странных животных. Все эти животные живут рядом с нами. Это не чудовища из сказок Андерсена и Гримма. Эти животные существуют в самой лучшей, в самой замечательной сказке, которая называется — жизнь… Впрочем, я так часто читаю вам лекции, что боюсь, как бы вы не подумали, будто я пришел к вам не для того, чтобы довести вас до дому, а для того, чтобы читать лекции. Споемте лучше что-нибудь, друзья мои.

Но это предложение просто испугало ребят. Рассказы профессора хоть и были иногда скучноваты, но все-таки их можно было слушать, а вот пение Ивана Гермогеновича… его мог слушать только глухонемой. Поэтому Карик и Валя, опасаясь, как бы профессор не запел, стали расспрашивать его обо всем, что только попадалось им на глаза. А профессор все время порывался запеть.

— Ну, — говорил он, откашливаясь, — грянем… кха… кха… что-нибудь вроде «Марш вперед»… Итак…

— Ой, смотрите, смотрите! — торопливо закричала Валя. — Что это там под водой? Такое большое-большое…

«Карабус» плыл над какими-то полосатыми глыбами, которые лежали на боку, точно затонувшие корабли.

Профессор взглянул вниз и сказал добродушно:

— А это, друзья мои, бывшая пища человека. Ракушки. Когда-то, очень давно, эти ракушки были для людей то же самое, чем сейчас является для нас хлеб. Но теперь мы смотрим на этот бывший хлеб с брезгливостью.

— Не думаю, — сказал Карик, — что ракушки вкуснее хлеба.

— Ты прав, — согласился Иван Гермогенович, — но все-таки жаль, что такое огромное количество пищи пропадает зря. Ведь этих ракушек можно было бы собирать миллионы центнеров.

— Но для чего же, если их не едят?

— В Германии, например, их собирают, варят в больших