А русские не обращали на них никакого внимания.

Стайка кацевских девушек бурлила и переливалась золотистым блеском вокруг своего хозяина – девушки охали, ахали и причитали на все лады, всплескивали руками и хватались за головы.

Никифоровские же спутницы сбились в кучку, не понимая, что им делать, словно малые дети, оставленные воспитательницей детского сада посреди оживленного шоссе.

Пришедшая в себя Белла Статская сидела на стуле, положив нога на ногу, с идеально ровной спиной, гордо вздернув подбородок, и задумчиво наблюдала за происходящим вокруг нее бардаком.

Ее бывший начальник, Кирилл Брост не знал, куда себя деть, – новая помощница хлопала длиннющими ресницами, шмыгала носом и не оказывала шефу никакой моральной и физической помощи. Судя по растерянному лицу телемагната, он к такому обращению не привык. Кирилл Сергеевич то и дело кидал встревоженные взгляды на Беллу, ища у нее поддержки, но тут же воровато опускал глаза.

Идея перестала реветь, сидела в полукресле, уткнув шись носом в уже мокрое от слез плечо дорогущего мужниного пиджака, и тихонько всхлипывала. Сам же Нахимов пристроился на хрупком подлокотнике, полуобняв жену и поглаживая ее по голове.

Кац пил. Трясущимися руками он выхватил у официанта бутылку с чем-то янтарно-коричневым, налил себе до краев белоснежную чайную чашку и одним махом осушил ее.

– Вот ведь паскуда, а?.. И что мне теперь прикажете делать? – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. И тут же, не меняя интонации и не делая паузы: – Белка, Ёлка, давайте выпьем! Отдохнул, называется. Чего теперь делать-то??? Нахимовы, не прячьтесь от общественности, гребите сюда. Ёлк, попроси, чтобы закусь какую-нибудь притараканили, а то я сейчас насухую быстро уберусь.

Закусь, в смысле нормальный полноценный банкет, организовали моментально – через десять минут большой дубовый стол был сервирован, уставлен невероятным количеством бутылок со спиртным, и гостей пригласили подкрепиться.

Похоже, что расходиться по своим номерам никто не собирался – совсем наоборот, народ потянулся поближе к Кацу. Оставаться один на один со своими мыслями никто не хотел.

Поначалу Элка думала, что после всего увиденного и услышанного ей, да и остальным тоже, кусок в горло не полезет, но оказалась не права. Подошедшие к столу никифоровские девицы с таким азартом наполняли свои тарелки, что даже у перенервничавшей Ёлки проснулся аппетит. Кац категорически отверг предложенные официантами пузатые рюмашки и принялся разливать крепкое спиртное в высокие бокалы для шампанского.

Его до сих пор трясло – он то и дело промахивался, темные, остро пахнущие коньячные пятна расплылись по белоснежной скатерти. Но это совершенно никого не волновало.

– Миш, а тебе кто звонил-то? – чавкая набитым ртом, обратилась к олигарху Идея.

Выглядела она ужасно – зареванная, с размазанными по рыхлой физиономии остатками косметики, всклокоченная вся какая-то.

– Помощник Моришкин звонил. Вернее, помощница. Девка порядочной оказалась. Она даже не подумала связаться с Никифоровым и, как только узнала о гибели своей работодательницы, сразу набрала меня. И все рассказала…

– Что рассказала?

Возникла пауза.

Кац покрутил в руке бокал с темной жидкостью, тяпнул и только после этого, не закусывая, ответил:

– Эта история давно началась. Примерно два года назад ко мне обратился один известный человек и попросил продать ему заводик.

– Это кто это к тебе обратился? Давай уже, называй всех фигурантов, – полюбопытствовал пришедший в себя Брост.

– Кто-кто, Никифоров в пальто!.. На хрена ему понадобился этот комбинат, я не знаю, но Мишаня меня просто достал: «Продай, продай»… Мне тогда эта сделка совершенно ни к чему была, завод приносил прибыль, все вроде в порядке было, вот я ему и отказал. А Мишка как с цепи сорвался: «У меня, – говорит, – госзаказ большой висит, нужны производственные мощности, за любые деньги куплю».

Я Никифорова всегда недолюбливал, он мне не раз дорогу перебегал, да еще и заказ этот огромный он практически у меня из-под носа увел, так что я послал его на хер и ничего никому продавать не стал.

Сколько он тогда из меня крови выпил – страшно вспомнить. Я себя в какой-то момент поймал на мысли, что боюсь с ним где-нибудь столкнуться. Но меня как переклинило – я, взрослый мужик, бизнесмен, а, как ребенок малый, уперся и просто из принципа не стал с ним договариваться.

И вот недавно один из московских чиновников предложил мне вписаться в строительство элитной деревни здесь, в Куршевеле. Из-за кризиса цены на землю заметно упали, строительство тоже подешевело, так что это был самый подходящий момент для вложения капитала. Через пару лет все с лихвой должно было окупиться.

Только вот получилось так, что этого самого капитала не хватало. Все свободные деньги у меня были вложены в поддержание пошатнувшихся предприятий, из долбаной американской пирамиды я просто не успел все бабло вытащить, в госбанках можно было бы невозвратные кредиты на льготных условиях взять, только там откаты пришлось бы давать такие, что ни хрена бы это не выгодным оказалось бы.

Тут-то я и вспомнил про этот завод. Сверхприбылей он особых не приносил, с начала кризиса вообще тихонько загибаться начал, вот я и решил слить его кому-нибудь, а вырученные деньги вложить сюда, в Альпы.

Все из того же принципа с Никифоровым я связываться не стал. У меня другие покупатели были, под этим заводом одна только земля чего стоит! Так что я известил кого надо о том, что желаю выгодно продать предприятие, и начал подготавливать документы для сделки.

И знаете, тут началась какая-то полная ерунда. Люди, которые еще вчера со мной за эту фабрику торговались, вдруг стали отваливаться. Сначала один позвонил, сказал, что для него эта сделка невыгодна, потом второй. Сами понимаете, это вам не картошкой в подземном переходе торговать, в моем случае каждый покупатель на вес золота – и вот в один ни фига не прекрасный момент все эти потенциальные покупатели вдруг дали задний ход.

В итоге я понял, что завод мне не продать. А залог на строительство был уже уплачен, и речь шла о миллиардных убытках. В сделку я вписался, и назад пути не было. То есть был, конечно, но уйти я мог только с огромными штрафами и испортив отношения с очень большими людьми, что в нашей стране еще хуже, чем потеря денег. Так что ситуация оказалась – хоть волком вой.

В общем, я предложил сделку Никифорову. У него заказ долгосрочным оказался, и моя фабрика все еще была ему интересна.

Только вот торговался Миша со мной совершенно отчаянно. Он очень сильно сбил цену, на уступки не шел – словом, вел себя так, будто был уверен, что никто другой у него эту сделку не перебьет.

Я уже тогда начал догадываться, что дело нечисто, но мне ничего не оставалось, кроме как сцепить зубы и пытаться договориться с этим уродом.

Да и времени на раздумья и разговоры у меня не оставалось, дела требовали денег и моего присутствия в Куршевеле, поэтому пришлось соглашаться на Мишины условия.