– О-о-о-х, круто берет… – передернув плечами, проговорил Тютюнин.

Леха только потряс головой и вытер проступившие слезы.

– Ничего, вы же не младенцы. Никто не говорил, что лекарства приятны на вкус, зато они лечат, – наставительным тоном произнес Кузьмич и совершенно спокойно выпил свою дозу.

Выдохнув воздух, Кузьмич поднял кверху палец и назидательно проговорил:

– При принятии внутрь обычного этилированного бензина вы бы уже почувствовали, как у вас холодеют ноги.

– Что?! – испугался Леха. – А я это как раз и чувствую…

– И я тоже, Кузьмич! – проблеял Серега.

– Вот комедия-то… – Кузьмич потрогал свои ноги и признался:

– А ведь и у меня тоже, братцы, совсем холодные. Неужели я бутылки перепутал? Они у меня рядом стояли на балконе – фильтрованный и нефильтрованный бензин.

– И что теперь?! – чуть не плача закричал Окуркин. – Я хочу жить, Кузьмич! Я жить хочу!

– Мужайся, Леха. Разведчик, как и сапер, ошибается только раз. Помню, был случай…

Рассказать очередную, уже прощальную историю Кузьмичу помешал Фригидин.

Он неожиданно проник со стороны коридора и, увидев свалившихся вдоль стен коллег по «Втормехпошиву», поинтересовался:

– А чего это вы тут делаете?

– Мы у-ми-ра-ем! Мы от-ра-вил-ись! – прорыдал Леха.

– Да-а-а? – обрадовался Фригидин. – Сергей Викторович, вы, я так понимаю, тоже умираете?

Серега скорбно кивнул. Ног он уже не чувствовал, а руки контролировал только частично – налить еще шкалик он мог, а вот штаны по нужде расстегнуть – уже никак.

– Это надо же, какая удача! – произнес Фригидин, оглядывая помещение приемки. – Это же надо, как я во-

Время тут… Даже растерялся… Так. – Фригидин шагнул к Серегиной тумбочке. – Сначала наш любимый сахарок. А ваши кошельки, разумеется, я сниму с холодных трупов.

– У меня с собой только двадцать рублей… – простонал Окуркин.

– Это ничего. Я вам и за эту малость спасибо скажу, – заверил Фригидин, роясь в тумбочке. -Ага, сахарок!

Бухгалтер выхватил из пачки кусочек и, подбросив его в воздух, ловко поймал ртом.

– Вот ведь какой я способный, правда? Хотя никому мои способности не нужны, и приходится демонстрировать их перед какими-то полутрупами, прошу прощения. А так хотелось быть звездой цирка. – Фригидин поднялся с корточек и раскинул руки. – Сегодня и весь вечер! Под куполом цирка – Ар-рнольд Фригидин! Звучит, а?

– Эй, как будто у меня ноги потеплели… – заметил Леха и стал активно себя ощупывать

– Да и у меня тоже, – ответил повеселевший Тютинин и попытался подняться.

– Упс-с! Ла-ла-ла! – сказал Фригидин, пряча сахар под пиджак. – Пожалуй, я зайду позже…

По истечении всего нескольких минут участники дегустации стали приходить в себя.

Тютюнин обнаружил, что его немного «прет», а Окуркин отметил «мягкое приплющивание».

– Значит, получилось, Кузьмич? – спросил он.

– Думаю, что получилось, – кивнул младший приемщик.

– А состав травы где?

– А вот он.

Кузьмич жестом фокусника выдернул из свой драной сумки целлофановый пакет с мелко нарубленной сушеной травой.

– Это оно и есть? В смысле состав?

– Конечно.

Кузьмич положил пакет на прилавок.

– Возьмите и сегодня же вечером проведите эксперимент – инструкцию вам я уже написал. – С этими словами Кузьмич дополнил пакет с травой тонкой ученической тетрадкой.

Окуркин сейчас же заглянул в инструкцию.

– Кузьмич, а почерк-то женский…

– А это баба моя писала. Под диктовку.

– Ох Кузьмич! Ну ты прям как этот – «поскорее, где же кружка». Ну типа няня и Пушкин.

– Так ты разобрался, женился ты или нет? – спросил Леха.

– Да я и разбираться не стал, – махнул рукой Кузьмич. – Я гляжу: баба вроде кругом полезная – пускай живет.

– А если не полезная, ты бы ее грохнул, Кузьмич? – просто спросил Окуркин.

– Да ну, ты что! – замахал руками младший приемщик. – Жестокий ты, Лешка!

– Нет, – замотал головой Окуркин, – я не жестокий, я это, как его… герой своего времени.

В наружную дверь приемки постучали. Сначала слабо, а потом все дружнее, пока наконец не грянула песня:

«Позабыла в фартучке-э-э! Я на масло карточк-э-э! И еще большой талон – на трои-ной оде-ко-лон!»

– Ну, должно, бабушки медведя завалили – вон как радуются, – прокомментировал Кузьмич. – Пойду открою.

– А я пока – через коридор на улицу, там вас подожду… – сказал Леха. Он не раз бывал у Сереги на работе, однако при людях находиться за прилавком опасался, поскольку считал это слишком большой ответственностью.

– Ты ведь, Серега, если вдуматься, мог бы и министром стать, – говорил он бывало. – Вон как тебя люди слушаются.

– Тогда министром любой гаишник стать может, – замечал ему друг. – Его тоже все слушаются.

– Не скажи, – качал головой Леха. – Одно дело сторублевки стрелять и совсем другое – меха…

Как только Живолупова вышла из втормехпошивовского двора, возле нее на улице притормозила длинная черная машина.

Водитель опустил тонированное стекло и, радостно улыбаясь, сказал:

– Садитесь, мне сказали подвезти вас.

– Проехай дальше, – сквозь зубы процедила Живолупова и быстро пошла по тротуару.

Машина тронулась за ней.

Наконец сообразив, что лучше уж сесть в автомобиль, чем идти с таким эскортом, Живолупова проскользнула на заднее сиденье и, сокрушенно покачав головой, скомандовала:

– Ну ехай уже, гондольер задрипанный. Водитель пожал плечами и поехал.

Через десять минут они остановились возле двенадцатиэтажного дома, откуда, по задумке майора Яндквана, стрелок Имперской разведки должен был поразить цели из дальнобойного стрюляквана.

– Ну что скажете, агент Гадючиха? Вам удалось пометить объекты? – поинтересовался Яндкван. Он принял Жи-волупову в бомжовской халупке, сколоченной из старых досок в углу чердака.

Выглядел Яндкван-плохо – даже хваленый гипноз не помогал. Пребывание на чужой планете не шло майору на пользу, как, впрочем, и его агентам.

Два дня назад двое из них – Турукван и Гамакван нашли в городе кулинарию, где продавались лягушки из шоколадного масла.

Агенты скупили все пятьдесят девять штук и сожрали прямо возле кассы.