ли не препираться с самим королем, которого он называл «кузеном» и который прощал ему все его шалости.

Вторую, менее заметную, но не менее важную реформу в обществе осуществил Филипп Пинель, когда в мае 1795 года снял цепи с психически больных людей, внедрив в больничную практику «режим нестеснения». Как бы Фуко ни старался представить это событие как обмен «материальных оков» на «символические», реформа Пинеля сделала то, что примерно за тысячу лет до него удалось сделать только арабским медикам (построившим первые психбольницы): безумие перестало быть преступлением, сумасшедшие – преступниками. Иными словами, безумцы также получили право быть субъектами, хотя бы отчасти распоряжаться своим телом и таким образом стать частью (пусть безмолвной) гражданской Европы.

И.В.-Г. Подытожим: Фридрих II, Кант, Пинель – создатели гражданской Европы, которой больше нет. Верно?

А.Н. Верно.

И.В.-Г. Европейский Союз, новая банковская система, виртуальные деньги и практически тотальный контроль над обществом. Что дальше?

А.Н. Дальше – борьба за время. Создание потенциально бесконечного количества виртуальных денег, охраняемых государством (резервным банком), подразумевает покупку безлимитного времени, которое можно вкладывать в любые высказывания, не обязательно вербальные. КПСС, обладавшая всеми ресурсами в стране, так же владела потенциально бесконечным временем для своих высказываний.

Мечта Маркса об отмирании классов пока остается мечтой. И сегодня мы свидетели возникновения нового мегакласса, который определяется даже не столько обладанием больших денег, сколько правом на неограниченное высказывание. Этот мегакласс начал активно формироваться после Второй мировой войны. В США маккартизм был идеологическим оправданием разгрома всех форм несогласия с политикой большого бизнеса, подавления профсоюзного движения и заодно охоты на «антиамериканских» ведьм. Кстати говоря, охота на ведьм, в более мягкой форме, не исчезла и сегодня.

В 2006 году Дан Горовитц, бывший коммунист, а теперь неоконсерватор, выпустил книгу «Профессора. 101 наиболее опасный университетский преподаватель в Америке», в которой описывается анти-американская или непатриотическая деятельность профессуры, начиная с Ноама Хомского и Уарда Черчилля до Эрика Фонера и Даны Клауд. В основном речь шла о реакции интеллектуалов на события 9/11; Черчилль, специалист по истории индейцев Америки и защитник их прав, назвал атаки 11 сентября естественной реакцией на политику геноцида, которую США проводили всегда, за это высказывание его уволили из Колорадского университета. Дана Клауд, в глазах Горовитца, провинилась тем, что назвала американские СМИ «риторической терапией», задача которой перевести фокус общественного внимания с изъянов социально-политической системы на внутрисемейные проблемы. Если в США, я возвращаюсь к нашей теме, профсоюзы воспринимались как кость в горле большого бизнеса, то в СССР те же рабочие профсоюзы были номинальной организацией, которые подчинялись партийным директивам.

Одной, если не главной, метафизической заслугой Маркса было то, что он сумел описать – или создать – сознание рабочего класса. Сегодня правящий мегакласс пытается создать свое сознание, используя основные марксистские установки: объединение, интернационализм, ненависть к представителям не своего класса, то есть ко всем остальным, захват власти на планете. Как он движется к этой цели? Главным образом, покупкой будущего времени и его продажей в настоящем в виде обещаний, незначительных уступок и все тех же развлечений.

Посмотрите, как сделано практически любое политическое высказывание, не говоря уже о политических речах во время выборов, – оно всегда направлено на будущее. Его содержание линеарно, одномерно: будущее лучше, чем сегодняшний день; поэтому надо голосовать за меня или за моего кандидата. С антропологической точки зрения, это очень выигрышная позиция; если время, как минимум у исторического человека, является фундаментальной характеристикой его сознания, существования, то политическое высказывание как бы продляет его жизнь – из плохого сегодня оно зовет его в хорошее завтра. Политическая речь задействует этот антропологический механизм, обещая человеку завтрашний день – маленькое спасение, маленькую сотериологию. Но ведь каждый из нас живет в сегодняшнем дне, и мы никогда с уверенностью не можем сказать, наступит ли завтра. Поэтому политики, чтобы находиться у власти завтра, его для себя покупают сегодня.

И.В.-Г. А когда это «тоталитарное сегодня» началось? В 1930-е, когда политика выжала из человека все соки, превратив его в политическое животное на 99 %, или позже, с приходом новых технологий?

А.Н. А черт его знает… Ну вот, скажем, в 1920-х, которые были во всем мире значительно более либеральным временем, а точнее просто другой эпохой по сравнению с 1930-ми, пенитенциарная система в Европе и США была в большинстве случаев сравнительно мягкой по сравнению с «тоталитарными тридцатыми», хотя такое утверждение нуждается в корректировке. Например, американские 1930-е были более амбивалентными, чем немецкие или советские. С одной стороны, страной во многом правили гангстеры, они же становились героями масс-медиа и сильно повлияли на продукцию Голливуда; с другой стороны, когда преступников ловили, то они часто сбегали из тюрем без особых хлопот. Знаменитый Клайд Бэрроу сбежал из тюрьмы при помощи пистолета, который ему передала его подруга Бонни Паркер, а Джон Диллинджер, «враг общества номер 1», как его называло ФБР, и вовсе сбежал при помощи бумажного муляжа. Попробуйте проделать тот же трюк сегодня…

Собственно, это и подвигло директора ФБР Эдгара Гувера к реставрации Алькатраса – тюрьмы, в сравнении с которой другие тюрьмы были санаторием. Практика, которую стали применять к заключенным в Алькатрасе, была новаторской и в ряде моментов схожа с практикой нацистских лагерей. Одна из самых интересных особенностей состояла в том, что заключенные лишались своих имен, получая взамен номер. Они были де-идентифицированы. Сам ли Гувер придумал этот вполне метафизический ход или кто-то из его помощников, но это дало старт «эпохе Просвещения» внутри пенитенциарной системы. Известный Птицелов (Роберт Страуд), о чьей жизни в тюрьме позже снимет фильм Джон Франкенхаймер, носил номер 594. В столовой Алькатраса были установлены баллоны с газом, а сама тюрьма была обнесена двумя рядами колючей проволоки. Кроме того, в Алькатрасе практиковалась изоляция провинившихся, так называемые «дыры», сырые помещения без света, куда заключенных отправляли нагишом. Попытки самоубийств в дырах были самыми многочисленными. Алькатрас, вероятно, – первая нацистская институция в Америке, и не случайно, что она возникает практически одновременно с немецким концлагерем Дахау.

И.В.-Г. Алькатрас уже давно закрыт, а жить сегодня, если верить Вашему анализу, не стало лучше и веселей…

А.Н. Это кому как… В Алькатрасе, как и в кострах на площадях, повторю, сегодня нет необходимости. Сегодня у вас есть смартфон, потому что вы хотите иметь такую штуку. А завтра его у вас уже не может не быть. В недалеком будущем, я думаю, бумажные паспорта выйдут из обихода, как вышли из обихода библиотечные карточки, и ваш сотовый будет вашим паспортом-поводком. По нему,