дым, и ощущал горько-сладкий запах пороха. Слышались множественные мушкетные выстрелы, крики, визг и ржание лошадей. Когда они поднялись на вершину холма, открывшийся вид на долину показал, что всего в нескольких сотнях ярдах отсюда идет настоящее сражение. Дым клубился над фигурами пехотинцев, выстроившихся в шеренги и стрелявших друг в друга, а за ними из стволов пушек, направленных на поросший лесом холм, на котором стояли Мэтью и остальные, вырывалось пламя.

Группа кавалеристов бросилась вперед. Загрохотали мушкеты, и солдаты отступили, раненые лошади зашатались, а люди обмякли в седлах. Здесь — ряды солдат сомкнулись, и замелькали штыки, там — от пушечного огня в небо взметнулись комья земли, и все смешалось в какофонии звуков и хаосе. Справа Мэтью увидел флаги с желтой геральдической лилией на королевском синем фоне — это были французы, а слева развевались голландские знамена в оранжево-бело-голубую полоску. Эти войска не были новичками на поле боя: Мэтью заметил, что почти все флаги потрепаны и пробиты пулями.

Грохот пушек сотрясал склон холма.

К своему ужасу, Мэтью увидел, как смертоносный шквал разрывает тела на части, как куски человеческих тел и лошадей разлетаются во все стороны. Некоторые ряды пехоты продолжали стрелять друг в друга, в то время как другие бросались в рукопашную с примкнутыми штыками, а когда кавалерия с обеих сторон устремилась вперед, замелькали мечи, разбрызгивая кровь и плоть над залитой дымом бойней.

Шум битвы — неистовые крики, искаженные вопли, команды офицеров, выкрикиваемые в рупор, а позади с обеих сторон — звуки труб и барабанов, как будто это был всего лишь безумный военный парад, — был своим каким-то особым языком, на котором Мэтью не умел разговаривать. И он был чертовски громким, почти оглушительным.

Волны солдат накатывали одна за другой, и это зрелище поражало Мэтью как в момент смертоносного наступления, так и в момент критического отступления. Сапоги солдат с трудом пробирались назад по вязкой грязи, люди корчились и мучились под ними, и их некогда яркие мундиры уже окрасились в грязный цвет могил.

Вдруг справа послышалось какое-то движение. Мэтью увидел, как из-за деревьев, за которыми прятались он и остальные, выскочило около пятидесяти кавалеристов. Их предводитель держал в руках французское знамя, и все они были в шлемах с плюмажем и металлических нагрудниках поверх мундиров. Как только они начали спускаться по склону холма, Мэтью подумал, что это, должно быть, обходной маневр, чтобы ударить по голландцам с фланга. Послышалась короткая серия из трех пушечных выстрелов, и двенадцать всадников, включая командира, были разорваны в кровавые клочья. Куски плоти отлетали от лошадей и людей. Головы едва ли не отрывались от шей.

В тот же миг Мэтью услышал громкое шипение и странное жужжание вокруг себя и остальных. Казалось, сотни деревьев были поражены сотней деревянных бичей.

— Картечь! — закричал Хадсон, схватил Мэтью за плечи и повалил на землю аккурат в тот момент, когда сверху новый поток листьев, сосновых игл и веток.

Хадсон обернулся и увидел, что остальные солдаты и Андрадо все еще стоят, причем последний доставал подзорную трубу.

— На землю! — крикнул Хадсон.

Андрадо уставился на него. Он колебался… слишком долго. Следующий залп картечью, нацеленный на кавалерию, но выпущенный слишком высоко, оторвал Андрадо большую часть головы. Часть его мозга вылетела из зияющей раны, когда его тело отбросило назад от удара. Мешок, который разрывался при выстреле, по-видимому, разбрасывал град из круглых железных пуль или кусков металлолома, стекла и гвоздей. Что бы ни было в сумке-контейнере, оно не только лишило Андрадо жизни за одну секунду, но и поразило солдата, стоявшего рядом с ним, ударив его в грудь и взорвавшись кровавым фонтаном раздробленных костей и влажных розовых легких, пробив ему спину.

Тело Андрадо упало рядом с другим телом, и непроизвольные судороги умирающих мышц заставили их корчиться и метаться в пропитанных кровью кустах, словно в ярости от последнего в их жизни оскорбления.

Не колеблясь ни секунды, двое выживших солдат развернулись и побежали вниз по склону холма к вилле, спасая свои жизни.

— Не двигайся! Не шевелись! — кричал Хадсон Мэтью, пока картечь продолжала свистеть над их головами, врезаясь в стволы деревьев и отрывая ветви, словно они были сделаны из тонкой бумаги. Одна из них с большим весом упала на плечи Хадсону, но он остался на месте, прижимая Мэтью к земле.

Вскоре картечный огонь прекратился, хотя пушки внизу продолжали стрелять. Ошеломленный Мэтью догадался, что пушка… точнее пушки, стрелявшие такими снарядами, были повернуты так, чтобы не упускать из виду кавалерию, и горе этим людям, потому что он сомневался, что хоть один из них спустился с холма.

Как долго они оставались на земле, опасаясь новой атаки картечью?

Через несколько пульсирующих агонией вечностей звуки битвы начали затихать в выжженном и задымленном воздухе. Хадсон поднялся на корточки, постоял так с минуту или больше, а затем распрямился. Он схватил Мэтью за воротник рубашки и поднял его на ноги. Внизу французские войска отступали, хотя некоторые из них все еще опускались на колени, чтобы выстрелить из мушкетов по голландской линии обороны. Масса кавалерии смешалась, размахивая саблями, а затем распалась, и каждый отряд отступил к своим позициям. Справа горели две французских повозки, и черный дым смешивался с серыми миазмами. Голландские пушки еще несколько раз выстрелили по толпе, разбросав тела, и замолчали.

Голландцы не стали преследовать отступающих французов. Выстрелы продолжались, но их становилось все меньше и меньше, пока не смолкли и мушкеты. А затем последние ряды французов скрылись из виду, голландцы тоже отступили, и в перепаханной грязью долине остались лежать окровавленные тела людей и лошадей, среди которых можно было увидеть раненых или контуженых, лошадей с опущенными головами, дрожащих над скорчившимися телами.

— О, господи… — приглушенно произнес Хадсон.

Он смотрел сквозь медленно рассеивающиеся клубы дыма куда-то вниз. Повернувшись к Мэтью, он сделал пару шагов в сторону и чуть не упал, споткнувшись о сломанные ветки. Шатаясь, он подошел к телам Андрадо и солдата. Он опустился на колени и принялся вытаскивать подзорную трубу из правой руки мертвого капитана. С трудом высвободив ее, Хадсон встал, вернулся к Мэтью и посмотрел вдаль слева от себя. И Мэтью увидел, на что он смотрит.

Сквозь дымку он различил оранжевую палатку среди других коричневых голландских палаток.

Палатка для раненых, — понял он. — Ярко-оранжевая, как маяк.

Хадсон уронил подзорную трубу, сделал шаг вперед… затем еще один, и еще… и вот он уже спускался по