нему за десятки лет кольца и подал грабителю. Старался не лязгать при этом зубами, добрая половина которых желтела золотом. А Жижичкин издевательски шутил:

— Ничего, папаша, теперь вы сдаете металл. Непривычно?.. Зубки оставим в залог. Мы не дантисты.

Грабители ушли. Утильщик долго еще стоял в глубоком раздумье: кричать ему, звать на помощь или пока воздержаться?

Между прочим, он так и не заявил в милицию. О нем уже сами обвиняемые рассказали. Это обстоятельство заинтересовало следователя, своими соображениями на этот счет он поделился с работниками ОБХСС, и тонкая ниточка сомнений и предположений в конце концов привела к другому клубку. Но разматывали его уже отдельно. Узнай Глотов и Жижичкин, сколько золота, бриллиантов, денег и других ценных вещей было изъято законным путем при обысках на квартире и двух дачах у потерпевшего, они бы сильно затосковали.

Обильно смочив водой глаза и искусственно накачав себя глубоким горем, Жижичкин встал у дверей загса и стал предлагать всем входившим и выходившим обручальное кольцо. Он говорил, что оно осталось ему от внезапно скончавшейся невесты. Нашелся сердобольный человек и купил кольцо, правда, заплатил за него вдвое ниже его стоимости.

Вечером, пропивая вырученные от продажи кольца деньги, Глотов спросил Жижичкина:

— Ты что же, змей, делаешь? Ты зачем, когда на деле был, грозил старичку палец отрезать?

— А что?

— С тобой нельзя дело иметь, Славка! Ты же садист!

— Я-то? А ты что думал? — гордо ответил Жижичкин.

— Я думаю, что ты — вошь! — сказал Глотов и сплюнул на пол в сторону Жижичкина. — Ты со мной на дело пошел за бабками, а не фокусы крутить, артист несчастный. Зачем людей дразнить. Попадемся, они же нас съедят.

— А попадемся, Витя, какая разница, кто нас съест? — возразил Жижичкин.

— Для тебя нет, а для меня есть. И вообще я этого не люблю: людей травить. Тебя, наверное, самого-то никогда не травили.

— Меня?.. Да я, Витя, всю жизнь травленым хожу... Я почему к тебе прилепился, почему, думаешь?.. Эх! Да что тебе объяснять!

Жижичкин налил себе в стакан немного водки. Выпил. Запил пивом.

— Начал, говори, почему же ты ко мне прилепился. — Глотов тоже подлил себе водки, но не пил, медлил. — Из-за бабок скорей всего?

— Нет, Витек, деньги, конечно, нужны, но не из-за них, нет. Какие это деньги?

Никому еще не исповедовался Жижичкин, и Глотову не решался. Чего перед ним бисер метать, только посмеется.

— Не могу я, Витя, тебе этого сказать, не решаюсь.

— Значит, в темную со мной пошел? — повысил голос Глотов. — Тогда вали от меня, вали с концами!

— Ладно! Скажу! Только смотри, зубы не скаль.

Жижичкин налил себе еще водки, выпил и продолжил:

— Не могу я их не травить, не могу! Сидит во мне это! Знаешь, когда еще в школе учился, во втором классе, мальчишкой был, меня парень один из девятого, сам не знаю за что, мучил, гад, ходу не давал. Ну, а я... Кому пожалуешься? Мать вкалывала круглые сутки, отец на фронте был. Он так и не вернулся...

— Убили?

— Лучше бы. Нет, он к другой укатил, другую завел, медсестру. Лечила она его. Мы его больше не видели.

— Может, хорошо лечила, заслужила? — сказал Глотов.

— Не знаю. Мы-то его ждали, мать даже молиться ходила в церковь за здравие его.

— Дошла молитва, а бог, вишь, как рассудил, — сказал, смеясь, Глотов.

— Тебе смешно.

— Ну, ладно. Трави дальше.

— Дальше я стал вымещать свое на меньших. Мне врежут, а я ищу кому передать. Когда не утешало, тогда уж я поиздеваюсь, помучаю... Сорву с другого, и отпустит.

— Откровение, — процедил Глотов.

— Ты же хотел, — Жижичкин помолчал. И словно зажегся: — Помню, пацана одного поставил к стене на перемене, говорю ему, чтобы на колени встал, а он не встает. Тогда я ему все пуговицы на пиджаке оборвал, всю одежду подошвой ботинка измазал.

— А он? — с интересом спросил Глотов.

— Он? Ничего он, — уклонился от ответа Жижичкин.

— Врешь, Славик. Что он? — настаивал Глотов.

— Ничего. Набил я ему морду, в кровь избил...

— Нет. До этого что было? — допытывался Глотов, а Жижичкин отводил глаза, не хотел отвечать. — Хочешь, сам скажу? В морду он тебе плюнул! Точно?!

— Ну и плюнул, — сознался Жижичкин. — Что из этого?

— Хороший пацан, видно, был. Дельный. Мне бы его вместо тебя.

— Не пошел бы он к тебе, Витя! — с вызовом сказал Жижичкин. — Это я пошел. Потому что я при тебе — герой. Человеком себя чувствую. При таких, как ты, я человек!

— Что же это выходит, падло, я хуже тебя? А? — привстал Глотов.

— Что ты, что ты, Витя! Не понял ты меня, — испугался, заюлил Славка. — При такой силе и я вроде ничего. Я это хотел сказать. Вот я при тебе и изгаляюсь над ними. Смелый я при тебе... Спасибо тебе, Витя. Спасибо, друг, спасибо, кореш!

— Гнида! — как плевок, бросил в него оскорбление Глотов.

Вздрогнул, напрягся весь Жижичкин, сжал зубы.

Отмолчался. И вдруг сказал:

— Пойдем, Витя, пройдемся. Сейчас как раз последний сеанс в клубе кончился... Какая-нибудь парочка от табуна отбилась...

— Пойдем... Мститель суровый.

Несколько вечеров подряд они проверяли дамские сумки, снимали пиджаки, обшаривали карманы. Помогал пистолет.

Когда Глотов собрал достаточно денег, чтобы выехать из Москвы и устроиться на новом месте, он театрально поцеловал «вальтер» и передал его Жижичкину.

— Верни малому.

— Сто́ит ли?

— Сто́ит. Понадобится, снова даст, куда он денется.

Спустя два дня после того, как он вернул Юрию пистолет, Жижичкина арестовали. Глотова задержали у тетки в Рязанской области. На него указал Жижичкин.

* * *

«Ничего не утаивая, — мысленно повторил Юрий Григорьев слова следователя. — Только начни, а где остановишься?»

Но он не успел.

— Дружки твои, Глотов и Жижичкин!

— Не дружки, неправда, — пробормотал Юрий.

— Все вы на одной лесенке, — будто не слыша его, продолжал следователь. — Только Глотов — на самой верхней, Жижичкин чуть пониже, ну, а ты? Ты — на первую вступил. Такие дела, брат.

«Нет, не вступил, — мысленно возражал он следователю и себе. — Не вступил я». Но вслух