— Не узнаешь кого из соседей, хлопот не оберешься. Глядишь, и подскажу чего.

Я не стала спорить. Когда мы спустились, у парадного входа стояла коляска. Из нее выскочил — пожалуй, слишком шустро для своих средних лет — мужчина в синем мундире с красными обшлагами и воротником. Второй мужчина, лет тридцати, с красивым, но чересчур жестким, словно вырубленным из камня лицом, тоже спустился сам.

— Князь Северский, Виктор Александрович, — шепнула Марья Алексеевна.

— Муж Анастасии Павловны? — уточнила я.

— Он самый.

И председатель дворянского совета, если я правильно помню. Вчера мне довелось услышать слишком много нового, и в голове все перемешалось. Я украдкой вытерла вспотевшие ладони о юбку. Как бы не опозориться. Добавлю еще одно пятно на репутации — полбеды, но если какая-нибудь моя ошибка напомнит князю о том, что Глаша была признана недееспособной, то шиш мне, а не пасека. Хорошо, если в психушку не упекут, присматривать-то больше некому.

Третьим в коляске был Иван Михайлович, который со словами благодарности оперся на протянутую первым руку. А его-то что принесло — ведь вчера только предупреждал, что вернется не раньше чем через пару недель!

Марья Алексеевна пихнула меня в бок, я натянула на лицо улыбку и двинулась навстречу гостям.

20.3

Князь Северский, улыбнувшись, поклонился Марье Алексеевне.

— Рад видеть вас в добром здравии.

— И я рада, Виктор Александрович. — Она кивнула так, будто королева приветствовала подданного. — Супруга ваша давеча навещала вас. Жаль, что сегодня она не смогла приехать.

При упоминании жены лицо князя на миг смягчилось. Он повернулся ко мне, опять поклонился.

— Глафира Андреевна, позвольте выразить вам соболезнования по поводу кончины вашей тетушки.

— Благодарю вас, ваше сиятельство. — Я присела, позволив телу поступать, как оно сочтет нужным. — Ваш визит — большая честь.

— Светлость, — едва слышно шепнула Марья Алексеевна. — Князь — светлейший.

Я смутилась, но Северский улыбнулся, будто не заметив мою оплошность.

Доктор тоже поклонился сперва генеральше, потом мне.

— Рад видеть прекрасных дам в добром здравии.

— Вашими заботами, Иван Михайлович.

Я снова изобразила реверанс. Глянула на мужчину в форме, но тот топтался у повозки, не торопясь подходить. Похоже, он не одного статуса с этими двумя. В голове само собой начало выстраиваться нечто вроде иерархии. Самый знатный сейчас, получается, князь, потом граф Стрельцов с кузиной. Дальше мы с Марьей Алексеевной, но она, будучи равной мне по титулу, старше годами, а значит, тоже выше на воображаемой лестнице. Как и Иван Михайлович. А тот, что мнется у коляски, выходит, вовсе не дворянин.

— Я сегодня решил послужить курьером, — снова улыбнулся князь. — Привез вещи Кирилла Аркадьевича и его очаровательной кузины. А заодно Гришина, пристава.

Он указал на мужчину в форме. Тот поклонился. Я ответила коротким кивком.

— Кирилл Аркадьевич упоминал о вас.

— Благодарствую, ваше благородие.

Я не слишком поняла, за что меня благодарят, потому что князь продолжил говорить:

— Гришин проезжал мимо нашей усадьбы, и я подумал, что можно задержать его ненадолго, чтобы вам не принимать гостей весь день. И, раз уж я все равно выехал из дома, заехал и за доктором: его мнение нам понадобится.

Зачем это князю вдруг понадобилось мнение доктора? Ладно, не на пороге же об этом разговаривать.

— Пойдемте в дом, господа, — запоздало спохватилась я.

Марья Алексеевна легонько толкнула меня локтем в бок. Сообразив, я обратилась к Гришину.

— Ступайте на задний двор. Найдите там Герасима, дворника, он немой, но все понимает. Скажите, что я велела расположить вас и накормить с дороги.

Где расположить, я пока сама не знала. В людской, как сотского? Или приставу нужна будет отдельная комната как лицу официальному? Наверное, придется положиться на сообразительность дворника. Или потом потихоньку спросить у Стрельцова, как обращаться с его подчиненным.

— И передайте, чтобы он забрал вещи господ из коляски, — закончила я.

— Как прикажете, ваше благородие, — отчеканил пристав.

Мы зашли в дом. Светлая ступенька выделялась на фоне остальных. Князь задержал на ней взгляд.

— Вы изменились, Глафира Андреевна. Очень рад этому. Последняя наша встреча оставила тягостное впечатление.

— Пришлось измениться. Теперь я сама за себя, и не на кого переложить повседневные заботы, чтобы утопать в скорби.

Северский продолжал внимательно на меня смотреть, и я добавила:

— Как ни грустно это признавать, понадобилось еще одно сильное потрясение, чтобы отвлечь меня от тоски. Смерть тетушки заставила меня на многое посмотреть по-другому.

Правду говоря, не тетушки, а моя собственная, но князю об этом знать совершенно незачем. Да и остальным тоже.

— Жаль, что вам довелось увидеть то зрелище, — вставил Иван Михайлович.

— Я не жалею. — Я поежилась: вчерашняя картина против воли встала перед глазами.

Вчера у меня хватало и других потрясений, чтобы не думать о ней, сегодня воспоминание вызвало дрожь, хотя, казалось бы, пора успокоиться и забыть.

— Это было ужасно, но я поняла, сколь скоротечна жизнь. Пока я отворачивалась от всего мира, горюя по умершим и обвиняя себя в их смерти, рядом со мной был живой человек, которому, наверное, тоже нужны были мое тепло и забота.

Не думаю, что они сильно изменили бы Агриппину, зрелый человек со сложившимся характером — не приблудный пес. И вряд ли у Глаши были силы хоть на что-то, только кое-как тянуть опостылевшую лямку жизни. Однако мне нужно было объяснить перемены, и это объяснение было самым подходящим.

— Но я смогла осознать это, только потеряв ее. Сейчас продолжаю скорбеть о моих почивших родственниках, но намерена помнить и о живых, что рядом со мной, пусть они не моя родня по крови. Марья Алексеевна — моя спасительница.

— Пустое, Глаша, — отмахнулась она. — Я ничего особенного не сделала.

— Позвольте мне самой об этом судить. Исправник тоже очень мне помог, а Варенька просто очаровательна. К слову, ваша светлость, передайте и вашей прелестной супруге мою благодарность. Она очень поддержала меня вчера.

— Непременно, — кивнул князь.

Когда мы вошли в гостиную, Стрельцов поднялся, раскланиваясь с остальными. Марья Алексеевна жестом вдовствующей королевы велела всем рассаживаться.

— Я сейчас принесу чай, — сказала она.

Я подскочила, осознав, что, пока она ходит за чаем, мне придется самой поддерживать разговор, развлекая всю эту толпу.

— Ничего, ничего, в моем