Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Едва ли деревенская знахарка сможет извлечь пулю.
— Доктор тоже не всегда это сможет. Я напишу исправнику соседнего уезда, но захочет ли он делать лишнюю работу? — Он развел руками. — Если вы не против, давайте сменим тему. Не слишком-то приятно признаваться в своих неудачах. Я хотел поблагодарить вас за то, что пристроили Вареньку к делу.
Я улыбнулась.
— А она-то надеялась… — Я не стала договаривать. Если Стрельцов не дурак — поймет, а если дурак — незачем ему знать.
— Разозлить меня? — рассмеялся он в ответ. — Я ее пожурил, чтобы кузина не потеряла интерес к своему новому увлечению. Но на самом деле рыбачить, хоть и не слишком пристало барышне ее круга, все же лучше, чем слагать песни о несчастной любви и изводить окружающих капризами, мстя за удаление от предмета воздыханий всем, кто не успеет увернуться. К тому же… — Он помолчал, взгляд его стал рассеянным, словно уходящим в давние воспоминания. — Кто знает, как может повернуться жизнь.
Я напряглась — сейчас он опять скажет какую-нибудь гадость в мой адрес, но Стрельцов смотрел куда-то в пространство.
— У меня был гувернер. Мне казалось, что он меня ненавидит, и я платил ему такой же незамутненной ненавистью, не упуская возможности досадить. Самолюбивый мальчишка, я не понимал, сколько боли и унижения скрывается за его строгостью.
— Унижения? — не поняла я. — Ваши родители плохо обращались с ним?
— Не хуже, чем с другими слугами. Но тому, кто когда-то носил графский титул, хлеб служения горек. Он бежал из Лангедойля, когда чернь свергла короля. «Аристократов на фонарь!» — распевали они, и слова не расходились с делом.
Я кивнула. Похоже, местная история в чем-то повторяет известную мне, но насколько?
— Тогда Рутению наводнили беженцы из Лангедойля. Моему гувернеру повезло, что он нашел хотя бы такое место. И все же… Разумеется, он меня ненавидел, хоть и не я был источником его несчастья.
Я промолчала, не зная, что сказать в ответ на эту внезапную откровенность, но Стрельцову, кажется, не нужны были мои слова.
— Я искренне люблю кузину и желаю, чтобы ее жизнь была безоблачной. Но если, не приведи господь… — Он осенил себя священным знамением. — Лучше уметь справляться с неподобающими барышне делами, чем идти в компаньонки… И это далеко не худшая судьба в таком случае.
Стрельцов посмотрел мне в глаза.
— Ваш мир рухнул, но вы не сломались. Я уверен, теперь, взяв жизнь в свои руки, вы справитесь с хозяйством и сумеете обеспечить себя. Варвара… Вчера я хотел увезти ее отсюда, немедленно. А сегодня увидел, как она ловит рыбу. Она выглядела счастливой. Я очень хочу, чтобы ее жизнь была безоблачной, — повторил он. — Но, как известно, человек предполагает, а Господь располагает.
Он помолчал, не отводя взгляда.
— У меня было время обдумать наш вчерашний спор. Я по-прежнему считаю, что не следовало посвящать ее в некоторые… неважно. Но вы были правы, говоря об оранжерейном цветке. Тетушка меня проклянет, однако, мне кажется, нужно приоткрыть теплицу.
— Спасибо за доверие, — только и смогла ответить я.
— Не стоит. — Он едва заметно улыбнулся. — Все мы учимся становиться чуть лучше, чем были вчера.
19.3
Какое-то время мы шли рядом молча, и молчание это было уютным — не пустота, которую мучительно хочется заполнить, а покой, наполненный щебетом птиц и шелестом листьев. Полкан трусил перед нами, что-то вынюхивая.
— Удивительно, как изменился пес всего за один вечер, — сказал Стрельцов.
В самом деле, от вчерашнего тощего и облезлого создания не осталось и следа. Конечно, он не набрал за один день здоровый вес, но это успешно скрывала лоснящаяся шерсть и распушившиеся штаны. Хвост, вчера боязливо поджатый, сегодня закрутился крутым бубликом, да и во всех повадках пса появилось какое-то спокойное достоинство, которое бывает у существ, уверенных, что и завтра будет кров и пища и никто не обидит.
— Кто бы ни был его хозяином до меня, я ему Полкана не верну. Довести шикарного пса до такого состояния, когда всего-то и надо — немного заботы и любви.
Полкан стремительно дернулся вперед, клацнув зубами. Обернулся, будто понимая, что говорят о нем. Из пасти свисал мышиный хвостик, который тут же исчез.
— Немного заботы и любви… — задумчиво повторил Стрельцов. — Это куда больше, чем вы думаете: многие люди проживают всю жизнь, так и не получив того, что вы так просто подарили бродячему псу за какой-то вечер.
Он встряхнулся, будто отгоняя какие-то мысли, и добавил преувеличенно бодрым тоном:
— Вон уже и пруд виден. Не выдавайте меня Вареньке.
— Буду старательно защищать ее от строгого кузена, — так же преувеличенно бодро улыбнулась я, прибавляя шагу.
Увидев нас, девушка приподнялась, будто желая крикнуть, но, опомнившись, плюхнулась обратно, энергично замахала рукой. Сотский же подскочил, вытянувшись во фрунт, но так и не выпустив из руки удочку, на которой билась крупная рыбина.
— Да держи же ее, упустишь! — не выдержав, воскликнула Варенька. Тут же закрыла себе ладошкой рот, будто ребенок, а потом попыталась схватить рыбину.
Стрельцов улыбнулся.
— Графиня права. Я никуда не денусь, а подлещик сорвется.
Со вздохом облегчения мужик отмер, ловко изловил рыбу и сунул ее в ведро, где уже бились с полдюжины других.
— Половина моя! — задрала нос Варенька.
Стрельцов посмотрел на нее с ироничной улыбкой, и она неуверенно добавила:
— Ну… на самом деле я только одну поймала, но мы договорились.
— Знаю я твое «договорились», — покачал головой исправник. — Всю душу, поди, из бедняги вынула.
— И вовсе нет! — возмутилась она.
— Побаловалась — и хватит. Рыбалка — забава для простолюдинов, а ты барышня.
Варенька надулась, глядя на него исподлобья. Стрельцов быстро посмотрел на меня. «Подыграй», — поняла я.
— Вы слишком суровы, ваше сиятельство. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
— Варвара не дитя, а барышня на выданье.
— И ничего не на выданье! И вообще, батюшка сказал, что я не выйду в свет, пока не передумаю, а я не передумаю, вот!
— Варвара, твои личные дела — не предмет для обсуждения при посторонних.
А вот сейчас, кажется, Стрельцов всерьез рассердился.
Варенька глянула на сотского, который