Женился рано, на втором курсе, на девочке-болгарке. Пенка, так смешно звали невесту, вполне соответствовала своему имени – «камень», «скала». Смешная и очень серьезная девица. Впрочем, другие там не учились – все фанаты, все умники, все будущие светила, почти гении.

Она была, пожалуй, еще серьезнее их серьезного сына. Умница невероятная! Два года сын с женой жили вместе с ними. И ни одного скандала! Зоя поставила сразу, обозначив границы:

– Вы только учитесь! А я справлюсь со всем. Мне к хозяйству не привыкать.

Закончив институт, Пенка быстро защитилась и стала публиковать научные работы. А в конце девяностых, когда в стране был полный и безнадежный бардак, получила приглашение в Массачусетский технический университет. Илью, конечно же, пригласили тоже. И все-таки «паровозом» была Пенка.

Да и сам Илья говорил:

– Она куда способнее меня, пап! Честное слово!

И кажется, был от этого счастлив. Что это – отсутствие честолюбия? Да нет, вряд ли. Просто он любил жену, восхищался ею, гордился.

* * *

Дети уехали, и дом опустел. Через пару лет начали звать к себе. Но Александр с Зоей отказались – здесь их дом, здесь могилы родителей.

– Здесь Москва, театры, наша деревня, любимый дом, лес, сад. Посадки и мой огород! Да-да! Что вы смеетесь? – сердилась жена. – Я человек деревенский, и меня все еще тянет к земле.

Сын горячо спорил с матерью:

– Что, здесь нет лесов? Озер или рек нет? Березок и елок? Здесь всего этого навалом, мам! Ты только присмотрись! А ты не хочешь, я вижу! Здесь мы, твои дети. В конце концов, твои внуки! Тебе что важнее? Все мы или, прости, деревенский погост?

Зоя не обижалась – она вообще никогда не обижалась.

И тихо ответила:

– Мне, Илюшенька, все важно! И вы. И погост. Здесь все мое. А там, у вас, все… чужое. Вот уйду – заберете отца. Он-то поедет! Он не так строптив, как твоя глупая мать!

Александру нравилась Америка – богатая, чистая, красивая, доброжелательная. А главное – очень удобная! Для жизни удобная, для человека. Когда гостили у детей, он все время думал: «И почему у нас так не могут?» Вечный вопрос.

Пару раз он попробовал начать с Зоей разговор об отъезде. Она отвечала коротко и твердо:

– Я тебя очень прошу, не надо об этом. Ну разве нам с тобой плохо? Плохо здесь, плохо вдвоем? И вообще – зачем напрягать детей? Им и так не просто – много работают, выплачивают кредиты за дом и машины. Нет, ты подумай – а тут еще мы на голову свалимся? Ничего себе, а? Возись с нами, как с малыми детьми! Языка мы не знаем и вряд ли выучим. Машину ты не водишь – а там без машины никак. Значит, все будет на них – поездки за продуктами, визиты к врачам. Это объясни, то. Сюда привези, туда отвези. Мы же там будем совершенно беспомощны – хуже малых детей. Нет, нет и нет! Лучше будем наведываться в гости. Гостей легче любить, чем рядом проживающих скучных и недовольных пенсионеров. Подумай об этом, Шура! Хватит с них проблем, ты пойми!

Тогда он все понял – не сад ее держал. Вернее – не только сад. Удерживал ее здесь ее вечный страх быть обузой – а уж родному сыну и подавно. Вечная мысль – только б не в тягость. Только бы не напрягать, не дай бог!

Ну и смирился.

Жили они вполне прилично – вышли на пенсию, полгода жили в деревне, и даже он, городской человек, впервые почувствовал прелесть деревенской жизни – тишина, воздух, лес и грибы. Даже пристрастился к рыбалке. А уж Зоя там развернулась… Привела в порядок огород и сад, перестелили крышу – та была древней, ее еще родители настилали, и давно протекала.

Отскоблили почерневшие стены в избе и даже завели «скотный двор» – с десяток кур и пяток индюшек.

Часто ходили в лес, по грибы и по ягоды. Зоя, конечно, в этом была мастерица – там, где бесполезно и пусто проходил он, она шла следом и подбирала отличные и крепенькие белые.

В августе начинались «закрутки и закатки» – бесконечные банки с соленьями, компотами и вареньем. В избе стоял запах сушеных грибов – сушили, разумеется, в русской печке.

Уезжали поздно и тяжело – вернее, Зоя уезжала тяжело. В последние перед отъездом дни ходила по дому и тихо вздыхала.

А Александр торопился в Москву – скучал по городу, по городскому шуму, даже по запахам города: пыли, горячих шин. Возможно, не самым приятным, но точно родным.

Договаривались с соседом, чтобы отвез. Машину загружали «по горлышко». Александр ворчал:

– А кто все это съест? Нет, ты мне скажи! Не отправишь же ты все это туда, в Кембридж?

– Я бы отправила, – грустно вздыхала жена. – Но кто же возьмет и кому это надо?

* * *

Тасю Александр никогда не забывал. Конечно, с годами вспоминал все реже и реже, это понятно. Но в день ее рождения всегда ездил на кладбище. Всегда, каждый год. И, разглядывая ее фотографию на дурацком и пошлом эмалевом медальоне, где она – вот чудеса! – была почти живой и очень похожей на себя, всегда ловил себя на мысли, что так и не забыл ее, не вычеркнул из сердца окончательно и навсегда.

И это – несмотря ни на что! Вот что было удивительно.

* * *

В их доме именно Зоя считалась здоровым, сильным и крепким человеком. Он, как и всякий мужик, любил покапризничать при любой, самой незначительной хвори. При банальном насморке сразу скисал и укладывался в постель. Она посмеивалась над ним, но ухаживала на полном серьезе.

Ни разу не устыдила, не упрекнула.

А уж если случалось что-нибудь посерьезнее, тут уж он отрывался по полной – стонал, закатывал глаза, требовал и капризничал от души.

Она снова – сплошное терпение. Нет, пару раз, конечно, срывалась: «Ну что ты, в самом деле! Давай-ка взбодрись!»

Именно он считался в доме человеком с проблемами, с тонкой организацией и с кучей болезней – язва (Зоиными, кстати, усилиями давно зажившая – она самоотверженно поила его картофельным соком, заваривала семя льна, пичкала его алоэ с медом), возрастной простатит – а у кого, простите, в таком возрасте его нет? Давление поднималось, здесь помогал сок калины. «Все не так страшно», – уверяла Александра жена.

Она ничем не болела. Ничем и никогда. Или он просто не замечал? Или она ловко скрывала? Но ведь не жаловалась, а?

А вот слегла именно она. Усмехнулась: «Дряхлое дерево долго усыхает и долго скрипит. А вот крепкое…»

Диагноз свой поняла сразу. Заглянула ему в глаза и спросила:

– Да? Ну я так и думала! Да ладно, ничего страшного. Как-нибудь вылезем!

Врач сразу предупредил:

– Поздновато. Есть шанс, но небольшой. Совсем небольшой. Из положительного только одно, и это одно крайне важно. Зоя Ивановна – боец! И большой оптимист. С ее силой духа! Думаю, – онколог тяжело вздохнул и отвел глаза, – еще немного протянем. Здесь важно желание человека, его стремление жить. Очень важно, да.