— Мне кажется, или ты действительно его жалеешь? — переспросил я, уверенный в обратном, но все же пытаясь понять, что именно она имеет в виду.

Она отвела взгляд и тряхнула головой, сбрасывая остатки оцепенения.

— Черт побери, конечно же, нет! Я просто хочу сказать, что ему смертельно наскучило все это — его усталость так же сильна, как и степень его безумства. А это вдвойне опасно. Ему сейчас больше нечем заняться, кроме как думать о нас и вынашивать план мести. Лучше принеси сюда оружие и все боеприпасы, что у нас есть. Кстати, нужно не забыть найти оружейный магазин и запастись патронами.

— Утром в первую очередь этим займемся, — заверил я.

Нинон кивнула.

— Конечно, — ответила она мягко. — Знаешь… вполне возможно, что он даже не ищет нас. А пытается разыскать Сен-Жермена.

А я-то думал, что в своих кошмарах повидал уже все.

— Я искренне надеюсь, что ты ошибаешься.

— Я тоже. Эта встреча ни в коем случае не должна состояться.

Женщины никогда не хотели замечать, что представляет собой большая часть браков. Жены являются рабынями своих мужей. Даже монастырь в этом смысле кажется мне лучше. Я не говорю, что мы не должны любить, — подавлять естественные желания означает обрекать себя на пожизненные страдания. И все же женщина должна все хорошенько обдумать, прежде чем опечатывать штампом о браке свои потаенные чувства. Страсть приходит и уходит, а брак остается.

Нинон де Ланкло

Прекрасное и поразительное не всегда является добрым. Но доброе всегда прекрасно.

Из письма Нинон де Ланкло

Я скажу вам от имени всех женщин: нет среди нас такой, которая не предпочла бы небольшую грубость в обращении чрезмерной обходительности.

Из письма Нинон де Ланкло маркизу де Севиньи

Мы с удовольствием скажем мужчинам: О, сжальтесь же! Не нужно нас считать такими целомудренными — вы заставляете нас обладать этим в излишке.

Из письма Нинон де Ланкло маркизу де Севиньи

— На нас надвигается буря, причем очень быстро. Значит, все-таки за нами следят.

Нинон отвернулась от окна. Ее глаза блестели, как лакированная кожа.

— Д. 3.? Или Сен-Жермен?

— Вполне может быть, что оба. Думаю, дорогой граф поднял большой переполох, лишь бы заставить меня выйти из укрытия. Он наверняка надеется, что в состоянии экстаза, вызванном молнией, я потеряю голову и ослаблю бдительность.

— А такое может случиться?

— Только если я непозволительно расслаблюсь.

С этими словами она повернулась ко мне.

Я уже практически убедил себя, что секс нам сегодня ни к чему и что я не стану даже поднимать этот вопрос, несмотря на то что после душа немного пришел в себя. И тогда она коснулась меня. Казалось, весь скрытый жар, таящийся в недрах моего тела, ринулся на поверхность и вонзился в кожу в тех местах, где остались следы. Наконец-то возбуждение приносило удовольствие. Нинон тихо простонала и прижалась ко мне. Она ощущала то же самое — разгорающийся огонь. Он не сжигал плоть — скорее, плавил рассудок. Все остальные чувства сами по себе отошли на второй план. Осталось только бушующее пламя и желание. Мы в буквальном смысле слова играли с огнем, но у меня даже и мысли не возникло воспротивиться этим чувствам только лишь для того, чтобы сберечь силы на завтра. Коразону придется некоторое время постоять на страже. Надеюсь, Нинон не преувеличила его способности как часового.

Мы упали на стоящую сзади кровать, причем я очутился сверху. Я перенес вес на руки, да так и застыл, наслаждаясь открывающимся передо мной видом. Даже на расстоянии всего нескольких дюймов она выглядела безупречно.

Ее волосы свешивались с края кровати темным каскадом завитков. Прекрасная! Я взял в руки прядь, наслаждаясь ее шелковистостью, которая осталась даже в полосе окрашивания. Они были мягкими и нежными, как ее губы, и я снова почувствовал, как меня захлестнуло волной желания, напоминавшего религиозный экстаз, — сродни тому, который изменяет до неузнаваемости праведников и людей, посвященных в тайны мироздания, заставляя даже самых трезвомыслящих творить безумства.

Именно этого я так хотел. Это был чудодейственный бальзам для моей израненной души. Это было спасительное забытье, божественное безумие, которое сделало боль от обострившихся чувств управляемой, превратив ее из бича, хлеставшего нас по своему усмотрению, в средство достижения блаженства.

Я не из тех, кто довольствуется поклонением на расстоянии. Кому-то, может, и достаточно издалека восхищаться красотой Нинон, любоваться ее изысканностью, да и только. Мое же восприятие прекрасного всегда было гораздо более приземленным, более прикладным, что только добавляло ощущениям остроты.

Вначале я раздел ее, наслаждаясь неподатливостью пуговиц на джинсах, которые неохотно, дюйм за дюймом, открывали взору шелковистую кожу ее живота, словно нарочно меня дразня. И наконец мне удалось стянуть их полностью. За ними последовала рубашка. Под ней оказался корсет нежно-розового цвета с шнуровкой более темного оттенка, которая была сделана просто для красоты. Она опоясывала туловище и завязывалась на ряд крошечных бантиков, которые мне еще предстояло развязать. Я не имел ничего против, целуя края и развязывая бантики один за другим, сдвигая шелк в сторону, чтобы беспрепятственно любоваться совершенством линий ее груди и тела.

Ее кожа слабо пахла размокшими кукурузными хлопьями, что слегка озадачивало, пока я не понял, что это плавятся химические вещества, создающие эффект загара. У меня на глазах ее кожа из золотистой превращалась в кремовую.

Ее грудь была великолепна, а живот представлял собой участок идеальной кожи, покрытой золотистой сеткой шрамов. Я не стал здесь останавливаться и двинулся дальше. Ведь еще столько оставалось неизведанного, со многим предстояло познакомиться заново. Наш первый раз получился слишком поспешным, к тому же это было так давно!

Она оказалась сильнее, чем можно было предположить, глядя на ее хрупкую внешность. Мне нравилось ощущать аккуратное сочленение мышц под бархатистой кожей. О красота женского тела! Ничто не может с этим сравниться. Ничто. А что касается Нинон… Никаких бугрящихся узлов мышц, которые выдавали бы силу, или жестких волосков, которые портили бы совершенство кожи, — просто гладкая, струящаяся подобно ручью, плавность движений, с которой она обвилась вокруг меня.

Покончив с первым раундом знакомства на ощупь, я захватил ртом ее левую грудь и принялся легонько покусывать. Ее кожа казалась мне сладкой и соленой одновременно.

Нинон незамедлительно вытянулась подо мной, как тетива, грациозно выгибая спину и протяжно застонав, так, словно этот стон сам невольно рвался из груди наружу. Она изогнула шею и укусила меня за плечо. У нее были острые зубы, и укус оказался почти болезненным. Такой животный ответ служил одновременно поощрением и предостережением об опасности. Я застыл на секунду. Внутри каждого из нас жил зверь, в котором мог проснуться голод. То, что обычные симптомы вампирской жажды крови у нас не проявились, еще не означало, что их нет. Голод, возникший между нами, был несколько иного рода, чем обычно между мужчиной и женщиной. Растущий аппетит был огромным — неуемная похоть, которая рвалась наружу.