В 1889 году Владимира Константиновича перевели по службе и семья переехала в грузинское село Багдади. Образование мальчику поначалу давали домашнее, потому что гимназия находилась далеко, в Тифлисе. Туда отправили старшую, Людмилу, но вдали от дома девочке было грустно и одиноко, ее часто обижали и в гимназии, и в пансионе, где она жила. Обречь на такие же переживания всеобщего любимца Володеньку родные просто не могли. Маяковский вспоминал: «Учила мама и всякою-родные сестры. Арифметика казалась неправдоподобной. Приходится рассчитывать яблоки и груши, раздаваемые мальчикам. Мне ж всегда давали, и я всегда давал без счета. На Кавказе фруктов сколько угодно».

Маяковский. Казань. Февраль 1914 года.

Читать Володя научился сам, легко и быстро, мать даже не успела заметить, когда это произошло, и с удивлением обнаружила, что малыш забился в кресло с толстой книгой, да не с какой-нибудь, а с «Дон-Кихотом» Сервантеса! «Первая книга – какая-то «Птичница Агафья». Если б мне в то время попалось несколько таких книг – бросил бы читать совсем. К счастью, вторая – «Дон-Кихот». Вот это книга! Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее…»

Детство у будущего «пролетарского поэта» было на редкость радостное и беспечное: щедрая грузинская природа, солнце, фрукты, игры с сестрой Олей, верховые прогулки с отцом, запойное чтение. Когда все же пришло время отдавать мальчика учиться, Александра Алексеевна поехала вместе с ним в Кутаиси. Поскольку Владимир Константинович покинуть место службы не мог, семья собиралась вместе только на Рождество. Оставаясь один, без жены и детей, Владимир Константинович тосковал до депрессий. Но для Александры Алексеевны оказалось легче пожертвовать душевным благополучием мужа, чем отпустить от себя младшего сына.

Революцией Владимир Маяковский увлекся из-за стихов. Не идеей как таковой, а красотой и романтичностью этой идеи. Людмила посещала «сходки», где раздавались листовки и выступали ораторы с призывами свергнуть власть. Однажды она принесла брату листовку со стихотворным обращением к солдату: «Опомнись, товарищ, опомнись-ка, брат, скорей брось винтовку на землю…»

«Это была революция. Это было стихами, – позже писал Маяковский. – Стихи и революция как-то объединились в голове».

Участвовать в революционных событиях оказалось конечно же интереснее, чем учиться. Успеваемость снизилась. С трудом переходил из класса в класс.

Маяковский. Фото А. Темерина. 1929 год

В 1906 году скоропостижно скончался отец: укололся булавкой, что вызвало заражение крови. С тех пор Володя Маяковский ненавидел булавки, старался не держать их у себя в доме.

По инициативе Людмилы осиротевшая семья Маяковских переехала в Москву. Сняли квартирку на Бронной. Пенсия составляла 10 рублей в месяц. Мать сдавала комнаты студентам и держала столовников. Людмила давала уроки. Главной целью было, чтобы Володенька благополучно доучился.

Но несмотря на все жертвы, закончить гимназию Маяковскому было не суждено. В марте 1908 года его исключили: нет, не за участие в революционном кружке, как часто утверждают, а потому, что за учебу не было вовремя уплачено. Безделье и жажда романтики привели юношу в ряды Российской социал-демократической партии, то есть – к большевикам. Он стал пропагандистом.

Его арестовали прямо на улице, в 11 часов утра: как он сам писал – «обыскали и отправили в участок». Тюремный быт оказался весьма комфортным. Владимир проводил время в заключении с пользой для своего образования. Сестре он отправлял спокойные и веселые письма. В первом просил книги: «Алгебру и геометрию Давидова, Цезаря, грамматику латинского Никифорова, немецкую грамматику Кейзера, немецкий словарь, маленькую книжицу на немецком языке Ибсена (она лежит у меня на полке), физику Краевича, историю русской литературы Саводника и программу для готовящихся на аттестат зрелости. Из книг для чтения следующие: психологию Челпанова, логику Минто, историю новейшей русской литературы (чья – не помню, она лежит у меня на столе), «Введение в философию» Кюльпе, «Диалектические этюды» Унтермана и «Сущность головной работы человека» Дицгена. Все эти книги ты найдешь у меня в комнате. Затем спроси, не найдется ли у Владимира или Сергея 1-го тома «Капитала» Маркса, «Введение в философию» Челпанова и сочинения Толстого или Достоевского… Если найдешь (постарайся), то принеси Гнедича «Историю искусств», Мутера «Историю живописи в 19 столетии», если есть, то принеси от кого-нибудь другого, а если нет, то в крайнем случае те, которые лежат у меня в сундучке, только оберни в бумагу».

В тюрьме Владимир написал свои первые стихи, которыми, впрочем, остался недоволен. Позже он вспоминал с бравадой: «Спасибо надзирателям – при выходе отобрали. А то б еще напечатал!»

Сидеть ему пришлось еще дважды. После третьей отсидки Владимир из партии вышел и больше не вступал.

Революционный период был для Маяковского закончен. Начался другой – футуристический.

Родилась Лиля Юрьевна Брик в Москве 11 ноября 1891 года. Отец – юрист Урия Александрович Каган. Мать – пианистка Елена Юльевна Берман. Мать давала дома музыкальные вечера, у девочек – Лили и Эльзы – была гувернантка-француженка, позже они учились в частной гимназии.

Кстати, родители назвали старшую дочь «Лили» – в честь Лили Шенеман, возлюбленной великого Гете, которого боготворил Урия Александрович. Лилей она стала, когда повзрослела, наступили новые времена, и изысканное «Лили» всем казалось смешным и претенциозным.

Лили было пятнадцать, когда она забеременела. От кого – неизвестно. Ее отправили к родственникам, в провинцию, где нашли врача, согласившегося сделать аборт на довольно значительном сроке. Результатом этого приключения для Лили стало бесплодие. Но ее это никогда особенно не печалило. Или же она не говорила о своей печали, потому что не любила жаловаться: не любила, чтобы ее жалели. Уже в старости она говорила о своем нерожденном ребенке: «Обрекать человека на те мучения, которые мы постоянно испытываем? Ведь если бы у меня был сын, то он наверняка загремел бы в 37-м, а если бы уцелел, то его убили бы на войне».

В 1909 году Лили поступила на математический факультет Высших женских курсов, потом бросила – и поступила в архитектурный, на отделение живописи и лепки. Весной 1911 года Лили уехала в Мюнхен, поступила там в художественную студию. А в 1915 году вдруг увлеклась балетом, поставила в комнате станок и брала уроки у балерины Александры Доринской.

«…Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности, – вспоминала ученицу Доринская. – Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых… «рыжих» волос. Ее глаза действительно «вырывались ямами двух могил» – большие, были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы… Дефектом внешности Лили Юрьевны можно было бы почитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты».

Впрочем, некоторые – особенно часто женщины – находили Лили на редкость непривлекательной и удивлялись, почему ее так любят мужчины. Одна современница записала: «Боже мой! да ведь она некрасива. Слишком большая для маленькой фигуры голова, сутулая спина и этот ужасный тик».