— Ты влез в долги у ювелира? Мне совсем не нравится такое неблагоразумие.

— Речь идет о кольце Бороши.

— Это меняет дело, — смилостивилась Валери. — Ну, показывайте!

Я вытянула правую руку, и она бросила на нее благосклонный взгляд.

— Прелестно! Семейное кольцо, точно такое, как у меня. Точь-в-точь. Работа на загляденье. Я всегда это говорила.

Габор обернулся ко мне:

— Мой дед заказал эти кольца как гостевые подарки для дорогих друзей и родных. Таков обычай в Венгрии. Их дарят на память.

— Благородные господа, наши мадьяры, — подтвердила Валери. — Минка, а теперь я покажу тебе кое-что, — и она обнажила левую руку, — это кольцо Хуниади. Я получила его в подарок в свой последний визит. В середине рубин, и рядом, справа и слева, а это голова ворона с кольцом в клюве. Ворон — их геральдическое животное. И ваш герб, Габор, с виноградными гроздьями тоже очень красив. Минка, ты знаешь венгерский?

— К сожалению, нет.

— Тебе надо его выучить. Моя кузина в Вене говорит по-венгерски так же хорошо, как по-немецки. Она даже охотнее говорит по-венгерски. Знаешь, как по-венгерски «вино»?

— К сожалению, тоже нет.

— Бор.

— Бор… означает вино?

— Да, детка. А господин Бороши является господином вина. Габор, твое желание будет удовлетворено. Дорогая Минка, можешь оставить себе кольцо. Будто оно от меня, как талисман, чтобы ты выдержала до победного конца. Пусть оно принесет тебе удачу. А теперь пора возвращаться домой. Я уже пожертвовала вам достаточно времени. Меня дома заждались.

Весь обратный путь до казарм я готова была кричать от счастья. Никакой Фогоши. Опасность предотвращена. Габор не хочет Эльвири и наоборот. Я носила его кольцо на пальце. Меня он хотел в жены. Мы говорим друг другу «ты», и он взбудоражил весь Эннс, чтобы собрать залоговую сумму. Он не только говорил, но и действовал как мужчина… и его пальцы касались меня! Я ощущала тепло его кожи — высшая степень нецеломудрия. А поцелуи… Особенно тот поцелуй… с кончиком языка… у меня мурашки по спине побежали.

Никогда еще не испытывала я подобных треволнений. Куда прекраснее, чем первая чашка кофе. Прекрасней аплодисментов после «Юной спасительницы» на сцене. Любовь прекраснее всего на свете. Однако Эрмина права: безобидной эту штуку не назовешь!

Я была так погружена в свои мысли, что забыла управлять Адой. Она тут же остановилась, прямо посреди леса, принюхалась, громко чихнула, закусила дубовым листом, и только призывный оклик принцессы вернул меня к действительности.

Но потом все пошло само собой. Я с легкостью правила своей умной кобылой, и в дивной гармонии мы добрались до манежа, где в тени большого каштана нас с нетерпением уже поджидала Эрмина.

Как ни странно, она приняла историю с кольцом. Однако когда принцесса распрощалась, строго оглядела меня с головы до ног.

— Так… а это что такое? — гневно воскликнула вдруг Эрмина. — Шляпная булавка принцессы Валери? Откуда она взялась? И где твои чудесные булавки с красными бисеринками? Что случилось?

— Сучок проколол мою шляпу, — тут же солгала я, — в лесу. Я чуть было глаз не выколола.

— Что? Больше ты никогда не поедешь верхом через Айхберг. Габор, ты слышишь? Чтобы этого больше не было! И с прыжками тоже ничего не выйдет. Минке пришла почта, и она должна сразу же ответить и поблагодарить. Ты можешь проводить нас до отеля, если хочешь прогуляться. Но не более того. Мы сегодня ужинаем tête-à-tête[13], Минка и я.

Габор с радостью пошел с нами. У входа в «Черный орел» он поцеловал руку Эрмине и мне. Когда он взял мою руку, я затрепетала всем телом. Целование рук… как это прекрасно! Хочется, чтобы это повторялось бесконечно.

За ужином я молчала. Есть не хотелось, я была слишком взволнована. Мысли мои витали где-то далеко, так что Эрмина прочитала мне целую нотацию. Лишь после того как она показала мне письмо, я пришла в себя, и то не окончательно. Письмо было из Вены.

Из императорского пансиона для девочек в Йозефштадте. Циркулярное письмо всем новым воспитанницам, составленное директрисой. К нему прилагалась книжка «Истории на сон грядущий для ангелов», которые она нам горячо рекомендовала. Эрмина тут же прочла мне несколько страниц.

Это была история о грешном мире. О дурных мужчинах и лживых подружках, совращавших молодых барышень. О сводницах и разоренных женщинах — все они, сбившись с пути истинного, оказывались в логове порока, в притонах чувственности — это были слова, которые я плохо понимала.

— А что делают в притоне? — отважилась я задать вопрос.

— Предаются чувственности, — последовал лаконичный ответ.

— Объясните, пожалуйста, что такое чувственность?

— Противоположность пристойности и порядочности.

— Да, но что это такое?

— Смертный грех. — Эрмина захлопнула книжку.

— Но как предаются этой… как это происходит? Пожалуйста, я не понимаю этого.

— Тебе и не надо понимать это, дорогая моя Минка. Для этого ты слишком молода. Запомни только одно: порядочная девушка ни о чем не знает. Только опустившиеся особы, я имею в виду особы без стыда и совести, бывают просвещенными. Ты просто слушай эти истории. Этого достаточно.

— Но мне все же хотелось бы знать…

— А я буду рада, если ты не будешь задавать больше подобных вопросов, — рассердилась Эрмина. — Тебе нужно просто запомнить: кто нарушает шестую заповедь, тому воздастся тысячекратно. Каждое прегрешение против целомудрия влечет за собой неотвратимую кару. А теперь подумай, как лучше выразить благодарность. Надо написать ответное письмо…

Остального я уже не слышала.

Меня вдруг бросило в жар. Весь сегодняшний вечер был сплошным нарушением шестой заповеди. Надо хранить целомудрие. А если умрешь, не успев исповедаться в прегрешении против целомудрия, неизбежно угодишь в ад. И сейчас был как раз такой случай.

Я вдруг почувствовала острую резь в животе, и какая-то еще неведомая мне боль пронзила все мое тело. Я жадно ловила ртом воздух, это принесло облегчение, но ненадолго. Судороги возобновились, накатывая с новой силой, и внезапно я ощутила странную влагу. Меня обуял смертельный ужас.

Я встала.

— Прошу прощения, мне нужно ненадолго удалиться.

Эрмина благосклонно кивнула, а я поспешила по длинному коридору к туалету. На каждом этаже было два клозета, и едва успев закрыть дверь на задвижку, я опустилась без сил на деревянную лавку рядом с круглой крышкой. Но не стала ее открывать, потому что нередко оттуда поднималось ужасное зловоние.

Я провела рукой под юбками. Мокро!!! Разглядев свои пальцы, я чуть не лишилась чувств. Они были темно-коричневого цвета — кроваво-коричневые.