Между нами происходил едва уловимый обмен взглядами. Его васильковые глаза сияли от радости. К сожалению, простым падением на землю дело не ограничилось.

— А теперь встаньте на эту ступеньку, — через минуту приказал Габор, — и сделайте то же самое еще раз. Как можно ниже опускайтесь на колено. Не бойтесь! Я подхвачу вас, если будет нужно. А потом поднимитесь на этот ящик и повторите все еще раз. Не забудьте, что падать надо набок и сразу откатиться в сторону.

Время промелькнуло незаметно. Человек, одержимый верховой ездой, не чувствует боли. Я набила себе порцию новых шишек, корсет давил с адской силой, но ни одного стона не сорвалось с моих губ, на которых еще горел нежный поцелуй. С радостной надеждой я покатилась на землю: ведь Габор снова с готовностью помог мне подняться, заглядывая в глаза. Я могла бы спрыгнуть с крыши, если бы он потребовал это от меня.

После третьего падения с ящика Габор особенно крепко держал меня в своих руках, обхватив за талию. Он хотел что-то шепнуть, но едва открыл рот, Эрмина встала со своего места и торопливо зашагала в нашу сторону.

— Довольно! — крикнула она. — Габор, все в меру! Не переусердствуйте! Уже восьмой час!

— Что, неужто так поздно? — удивился Габор.

— Я умираю от голода, и моя Минка не цирковая акробатка! Надо же, в конце концов, считаться с людьми! Ты только взгляни на нее! Она вся в грязи — ну, вылитая бродяжка! Пора домой. Минка, да ты вся горишь! Только бы не заболела. Нет! Так дело не пойдет… — Она выбила мой сюртук, вычистила щеткой рукава от песка, поправила сбившуюся шляпу.

— Прошу прощения, — сказал Габор, признавая свою вину. — Я увлекся.

Эрмина открыла свой красный ридикюль в стиле «помпадур» и вынула оттуда что-то блестящее.

— Минка, это тебе.

— Что это?

— Это лакомство из нежного белого сахара. Сразу всасывается в кровь. Нет ничего лучше при переутомлении. Габор, а ты не хочешь ли кусочек? — Развернув фольгу, она протянула нам угощение.

— С удовольствием. Большое спасибо.

— Вкусно?

— Спасибо, очень вкусно, — сказала я.

Но потом все пошло вкривь и вкось.

— А сейчас — вот что, — Эрмина обратилась к Габору. — Ты сегодня обедаешь с нами?

Странный вопрос, подумала я, конечно обедает.

Но Габор вдруг потупился с виноватым видом.

— Если бы я мог, с удовольствием принял бы ваше предложение, — сказал он, избегая моего взгляда. — Дело в том… Сейчас в Эннсе находится мой друг Борис из России. Он устраивает мальчишник в казино… Я еще позавчера обещал быть там.

— Ах так! Мальчишник? — Голос Эрмины звучал разочарованно. — С русским? Это притом, что любой русский перепьет даже венгра. Надеюсь, дело не кончится страшной пьянкой. Ты уж не позорь нас. Слышишь? Подумай о своем папа́ и веди себя прилично.

— Разумеется, дорогая тетушка, — Габор поцеловал маленькую ручку Эрмины. — Разрешите проводить вас до дома?

— Нет. За нами приедет бургомистр.

— Позвольте хотя бы побыть с вами до его прихода?

— Хорошо, можешь остаться.

Габор сопровождал нас до выхода и неоднократно обращался ко мне, но я не сказала ему ни слова. Я была уязвлена, возмущена и кипела от гнева. Мы не виделись с Габором четыре дня, а он предпочел мне русского выпивоху! Кроме того, это был последний вечер без генерала, и я представляла себе его иначе, а именно — в обществе Габора: как нам было бы хорошо вместе!

Он мог бы пригласить нас в «Золотой бык»! Там сегодня «Вечер разноцветных огней», и будет много знакомых.

Или в дворцовый парк, где собирались члены клуба верховой езды. Туда должны были приехать принцесса и капитан Шиллер.

В конце концов, он мог бы сопровождать нас в кабачок «На солнышке», на Штигенгассе. Там сегодня поэтический вечер, где будут решать, какое стихотворение достойно для прочтения на дне рождения кайзера. Как бы мне хотелось туда пойти!

Он мог бы, в крайнем случае, угостить нас медовым пуншем с кусочком миндального торта — у отца Галлы, на Винерштрассе, в прелестной кондитерской у Пумба.

А что теперь — ужин в одиночестве, в отеле, без Габора? Он совсем не рвался ко мне, не тосковал. Он предпочел мне чужих людей. Значит, он не любит меня. И все это лишь красивые слова, за которыми — пустота. Все оказалось полной иллюзией…

В карете я была нема, как рыба. И когда мы наконец подкатили к отелю, Эрмина сказала:

— Итак, душа моя, ровно в восемь встречаемся за нашим столом, и непременно захвати с собой английский словарь. — В ответ я сделала книксен и удалилась без единого слова. — Только не показывать своего разочарования, Минка! Где твоя осанка? Выше голову! — крикнула мне вслед Эрмина, как будто прочтя мои мысли. — Спина прямая! И вперед, покажем, что мы не слабее мужчин!

Не слабее мужчин! Ну, насмешила!

Я и так отличалась мужской храбростью и упорством, пока это нравилось людям постарше. Но как только кончалась работа с Адой, снова становилась слабой женщиной и вовремя возвращалась домой, в то время как Габор упивался свободой. Где он только не побывал в последние месяцы, пока его отец слонялся по ярмарке невест, не пропуская ни одного шумного праздника в окрестностях замка. Габор был завсегдатаем тиров и вечеринок в Штирии, венгерских ресторанов, мужских пирушек в Линце, Урфаре и Сен-Валентине или же занимался чисто «джентльменскими делами». Только, умоляю, не спрашивайте меня, милые дамы, какими именно. Это не для нежных женских ушей. Короче говоря, каждый вечер у Габора находились неотложные дела, а для меня времени не оставалось. Я готова была выть от ярости.

Вне себя от гнева я поднялась по лестнице. Зачем я ходила на эти уроки верховой езды? Чтобы потом торчать в отеле и страдать? Я, не задумываясь, отдала бы год жизни за то, чтобы проникнуть в манящий, сверкающий мир, в котором жили мужчины.

Однако самое неприятное заключалось в том, что через шесть дней у Габора был день рождения. В субботу, 7 августа, ему исполнялось 20 лет, но ни единым словом он не обмолвился, что хотел бы видеть нас — Эрмину и меня — в числе своих гостей. Он устраивал, как было объявлено, большой праздник для «славной банды диких венгров». Ну, допустим, венгры — венграми, но он все-таки был моим женихом! И мне хотелось бывать повсюду, где был он! Я носила подаренное им обручальное кольцо. Я решила: если завтра он мне ничего не скажет, я заболею. По-настоящему заболею. Это не будет женской уловкой. И тогда прощайте имения в Рагузе, десять тысяч гульденов! Прощай, залог. Потом попробуйте вернуть мне все это!

Если завтра я не получу приглашения, я прекращаю эти дурацкие тренировки падений с лошади! И пусть ему будет стыдно перед всеми порядочными людьми!

На трясущихся ногах я вскарабкалась вверх по лестнице. В этот момент вниз спускалась Лизи, как всегда свеженькая и аппетитная, в ослепительно-белом фартуке. К моему величайшему удивлению, она остановилась и вдруг заговорила со мной. Мы всегда обменивались приветствиями, но никогда еще не говорили друг с другом. Я для нее — «милостивая госпожа», а Лизи для меня — прислуга, и личных отношений у нас не могло быть.