Гамаш был не против. Он огляделся, понимая вдруг, что привязался и к этому месту, и к этим людям. Жаль, что один из них – убийца.

Поминальная служба по Джейн Нил была короткой и доброй, а будь она еще и пышной, то являла бы собой точную копию покойной. И вообще, служба, по существу, представляла собой выступления друзей Джейн, которые вставали один за другим и говорили про нее, говорили по-английски и по-французски. Служба была простой, а ее послание – ясным. Ее смерть была всего лишь мгновением в долгой и полной жизни. Она провела с ними столько лет, сколько и было предназначено свыше. Ни минутой дольше, ни мгновением меньше. Джейн Нил знала, что, когда придет ее час, Господь не станет спрашивать у нее, в скольких комитетах она заседала, или сколько денег заработала, или сколько призов получила. Нет, Он спросит у нее, скольким душам она помогла. И у Джейн был на это ответ.

В конце службы поднялась Рут и спела слабым неуверенным альтом «Что нам делать с пьяным моряком?». Она начала петь эту моряцкую песенку медленно, на манер панихиды, но постепенно ускоряла темп. К Рут присоединился Габри, потом Бен, а в конце пела уже вся церковь, прихлопывая, раскачиваясь и задавая этот музыкальный вопрос: «Что нам делать с пьяным моряком рррано-рррано утром?»

После службы в подвале церкви женщины Общества англиканского вероисповедания накрыли столы, подали запеканку, свежие яблочные и тыквенные пироги, что сопровождалось моряцкой песней, которую тихонько подхватывали за столом то здесь, то там.

– Почему «Пьяный моряк»? – спросил Арман Гамаш, подойдя к Рут, стоявшей у столика с едой.

– Это одна из любимых песен Джейн, – сказала Рут. – Она всегда ее напевала.

– Вы напевали ее в тот день в лесу, – напомнил Гамаш Кларе.

– Это отпугивает медведей. А Джейн узнала эту песню в школе? – спросила Клара у Рут.

В разговор вмешался Оливье:

– Она сказала мне, что выучила эту песню для школы. Чтобы потом научить детей. Верно, Рут?

– Она преподавала все предметы, но поскольку не умела петь или играть на пианино, то не знала, что ей делать на музыкальных уроках. Это было, когда она только начинала, пятьдесят лет назад. И тогда я научила ее этой песне.

– Не могу сказать, что меня это удивляет, – пробормотала Мирна.

– Это была единственная песня, которой она обучала школьников, – вставил Бен.

– Да, наверное, на ваши рождественские процессии было любопытно посмотреть, – сказал Гамаш, представив себе деву Марию, Иосифа, младенца Иисуса и трех пьяных моряков.

– Это точно, – рассмеялся Бен. – Мы пели разные рождественские песни, но все на мотив «Пьяного моряка». Нужно было видеть выражение лиц родителей, когда на рождественском концерте мисс Нил объявляла «Ночь тиха» и мы начинали петь… – И Бен запел «Ночь тиха, священна ночь, всё, что грех, уходит прочь», но на мотив моряцкой песенки.

Остальные рассмеялись и стали ему подпевать.

– Мне до сих пор трудно правильно петь рождественские песенки, – сказал Бен.

Клара увидела Нелли и Уэйна и помахала им. Нелли оставила Уэйна и по прямой направилась к Бену. Она не успела пройти и полпути, а уже начала говорить:

– Мистер Хадли, я надеялась, что увижу вас здесь. Собираюсь делать у вас уборку на следующей неделе. Вторник вас устроит? – Потом она повернулась к Кларе и сказала шепотком, будто это была государственная тайна: – Я не убиралась там с самой смерти мисс Нил – с Уэйном было неважно.

– А как он теперь? – спросила Клара, вспомнив кашель и кряхтенье Уэйна во время собрания несколькими днями ранее.

– Теперь он начал жаловаться, а это означает, что с ним все в порядке. Так что, мистер Хадли? На весь день не смогу, вы знаете.

– Вторник меня устраивает. – Когда Нелли занялась своим наиболее насущным делом, а оно состояло в поедании всего, что было на столике, Бен обратился к Кларе: – Весь дом зарос грязью. Ты не можешь себе представить, сколько грязи от старого холостяка и собаки.

Очередь к столу с едой ползла потихоньку вперед, и Гамаш заговорил с Рут:

– Я был у нотариуса, выяснял, что там с завещанием мисс Нил, и он упомянул ваше имя. Когда он сказал «урожденная Кемп», у меня в мозгу что-то щелкнуло, но я не понял что.

– Ну и как же вы вычислили? – спросила Рут.

– Мне сказала Клара Морроу.

– Умный мальчик. И таким образом вы догадались, кто я.

– Ну, мне и после этого понадобилось еще какое-то время, но в конце концов я догадался. – Гамаш улыбнулся. – Я очень люблю вашу поэзию.

Гамаш хотел процитировать строки одного из любимых его стихотворений, чувствуя себя как прыщавый подросток, столкнувшийся со звездой экрана, но Рут отступила, пытаясь спастись от магии собственных прекрасных слов, готовых хлынуть на нее.

– Извините, что прерываю, – сказала Клара двум людям, которые явно были до безумия рады видеть ее. – Но вы, кажется, сказали «он»?

– Он? – повторил Гамаш.

– Он. Нотариус.

– Да, мэтр Стикли в Уильямсбурге. Он был нотариусом мисс Нил.

– Вы уверены? Мне казалось, она ездила к нотариусу, у которой только что родился ребенок. Как ее… Соланж… фамилию не помню.

– Соланж Френетт? Из фитнес-класса? – спросила Мирна.

– Да-да. Джейн говорила, что они с Тиммер ездили к этой самой Френетт по поводу завещания.

Гамаш замер, уставившись на Клару:

– Вы уверены?

– Если честно, то не очень. Я вроде запомнила, как Джейн говорила об этом, потому что спросила у нее, как себя чувствует Соланж. Соланж тогда была на третьем месяце. Тошнота по утрам и все такое. Теперь у нее ребеночек уже родился, и она пока в отпуске.

– Я прошу кого-нибудь из вас срочно связаться с мэтром Френетт.

– Я свяжусь, – сказала Клара, которой вдруг захотелось бросить все и нестись домой, чтобы позвонить. Но сначала нужно было сделать кое-что еще.

Обряд был простой, устоявшийся за многие годы. Возглавляла его Мирна, которая «заземлилась», съев полный ланч из запеканки и хлеба. Она объяснила Кларе, что перед обрядом очень важно почувствовать «заземление». Глядя на свою тарелку, Клара подумала, что шансы взлететь у нее минимальны. Она обвела взглядом двадцать или чуть больше собравшихся на деревенском лугу женщин, многим из которых было явно не по себе. Женщины с ферм образовали свободный полукруг шерстяных свитеров, рукавичек и шапочек, и все смотрели на эту громадную черную женщину в ярко-зеленой шапочке. Веселый зеленый друид.

Клара чувствовала себя абсолютно в своей тарелке. Стоя в группе, она закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и помолилась о том, чтобы ей была дарована благодать избавления от гнева и страха, которые, словно черный траурный креп, застилали ее взгляд. Обряд был призван покончить со всем этим, обратить тьму в свет, уничтожить ненависть и страх и призвать доверие и тепло.