Я так увлекся изложением своей свеженькой теории, что на время забыл о нашем бедственном, откровенно говоря, положении.

— А когда мы умираем? — вяло спросил Мелифаро. — Куда мы попадаем в этом грешном Лабиринте после смерти?

— Еще не знаю, — честно признался я. — Но, по-моему, это как раз абсолютно вне нашего контроля. Что-то вроде лотереи. Как повезет.

— Знаешь, я только что понял, что забыл в этом проклятом сарае на колесах сумку с гостинцами нашей подружки, — печально признался мой друг. — Впрочем, запасы нам бы все равно здесь не пригодились. Кстати, что бы ты там ни говорил, а она была очень хороша. Мне даже жаль, что ты видел ее только в образе старухи… Слушай, я очень не хочу еще раз умирать. Не хочу становиться еще младше и глупее — куда уж дальше! И не хочу, чтобы ты старел. Вдруг потом окажется, что это нельзя исправить?

— Я тоже не хочу, — вздохнул я. — А толку-то? Есть конструктивные предложения?

— Нет, — печально признался он. — Но когда мы снова оживем… Макс, я постараюсь все время быть в хорошем настроении. И ты тоже постарайся, ладно? Вдруг ты прав со своей дурацкой теорией, и это поможет… Я больше не хочу так влипать! Ни за что. Где там твоя рука? Слушай, я почему-то боюсь. Это ненормально — вот так спокойно лежать на воде и ждать смерти. Это сводит меня с ума.

— Погоди-ка, — изумленно сказал я. — Есть идея. Сейчас будем развлекаться. Ты раздеться сможешь?

— Без проблем, — вяло согласился Мелифаро. Потом его природное ехидство взяло верх над меланхолией, и он спросил: — Ты что, хочешь посмотреть на меня голенького напоследок?

— Да, вот уж воистину предсмертное утешение! — фыркнул я. — Давай-давай, снимай свою куртку, да смотри, чтобы она не ушла камнем на дно. Штаны можешь оставить, а то еще утонешь, запутавшись в штанинах. К тому же без них тебе будет неловко, если мы, не приведи господи, окажемся в каком-нибудь населенном месте.

— Макс, что ты затеял? — возбужденно спросил Мелифаро, вытаскивая руку из узкого рукава мокрой тяжелой куртки.

— Я пытаюсь нас спасти, — честно сказал я. — Терять все равно нечего, так почему бы не попробовать побарахтаться? Помнишь, из какой фигни мы построили арку, перед тем как попали к твоей зазнобе, Старой Герде? И ведь сработало… Я хочу попробовать соорудить из наших шмоток что-то вроде заколдованного круга на воде — чем не вход? Лишь бы мое сооружение продержалось на поверхности хоть несколько секунд, пока мы туда занырнем.

— Макс, — прочувствованно сказал Мелифаро, — в глубине души я всегда полагал, что ты кретин, а я — гений. Жизнь рассудила иначе, но мне ни капельки не обидно. У меня уже пальцы не слушаются, но это ерунда, я с ними разберусь. Что надо делать?

— Рвать рубашку. На полосы. И связывать их между собой, чем скорее, тем лучше. У меня тоже левая рука почти отнялась. Надо успеть, пока мы еще можем хоть как-то шевелиться.

Потом было несколько минут абсолютного кошмара. Раздеваться, бултыхаясь в воде, — само по себе то еще удовольствие. Рвать рубашки из прочной, вурдалаки бы ее съели, ткани, непослушными руками связывать куски тяжелой мокрой материи… Неописуемо! Но мы сделали это, потому что человек, которому нечего терять, способен на все. Наверное, это и есть та самая Истинная Магия, которая остается при нас даже там, где обыденная волшба Сердца Мира и хитроумные чудеса наших могущественных учителей перестают работать.

Мы свернули жгут материи в уродливое кривое кольцо, достаточно широкое, чтобы два полуголых человека могли одновременно нырнуть в него, как дрессированные дельфины в аквапарке. Мы завязали последний узел, посмотрели друг на друга безумными от внезапной дикой надежды глазами («мы молодцы, дружище», — хрипло сказал кто-то из нас; я слышал эти слова, но так и не понял, чьи губы произвели их на свет) и одновременно разжали руки. Матерчатый круг тут же начал тонуть, но мы успели проскользнуть в эти ненадежные ворота.

Когда я понял, что мое тело больше не погружено в воду, я, кажется, самым вульгарным образом потерял сознание. Последнее, что я ощутил, — железная хватка Мелифаро. Удивительно еще, что он не сломал мне запястье. Я отделался багровым браслетом, который оставался при мне еще много дней, то и дело причудливо изменяя оттенки, как это свойственно лишь закатам и синякам.

Я пришел в себя и долго не открывал глаза, наслаждаясь удивительными мелкими подробностями из жизни своего тела. Ему было тепло, сухо и вообще очень хорошо. Оно лежало на чем-то мягком и было укрыто чем-то не менее мягким. Почему-то я боялся, что весь этот неземной кайф может закончиться, если я открою глаза и пойму, куда попал.

— Эй, Макс, не притворяйся. Я же вижу, что ты уже оклемался! — весело сказал Мелифаро. — Какой ты все-таки молодец! Мы попали в очень славное место, отсюда даже уходить будет жалко. Наверное, это награда за хорошее поведение. Приют для усталых героев, которые никогда не сдаются.

— А теперь еще раз и помедленнее, — проворчал я. — Я пока совершенно не соображаю, душа моя!

— Ну, положим, это твое нормальное состояние, — жизнерадостно заявил мой друг. — И вообще, соображать сейчас совершенно не обязательно. Лучше просто приходи в себя: мне без тебя скучно. Кстати, хочешь согреться? Здесь имеется полный кувшин грандиозного горячего пойла… вернее, уже полкувшина, потому что я его дегустировал. Будешь делать вид, что тебе еще дурно, — додегустирую до дна, так и знай!

— Давай сюда свое пойло, — великодушно согласился я. — Ты и мертвого уломаешь.

Я осторожно приоткрыл один глаз, а потом и другой.

Вопреки моим потаенным опасениям, сладостное наваждение не рассеялось. Я обнаружил, что лежу на широком мягком диване, под толстым клетчатым пледом. Диван стоял в углу большой комнаты, заставленной громоздкой, но душевной мебелью, очертания которой показались мне вполне привычными, а назначение — поддающимся осмыслению. Самым экстравагантным предметом обстановки был огромный, в полстены, камин. Там приветливо потрескивали поленья и деловито суетился живой огонь. В центре помещения царил круглый обеденный стол таких размеров, что на нем вполне можно было проводить конкурс бальных танцев. Вокруг стола скакал мой друг, бодрый, как борзая в начале охоты. Три окна выходили в заснеженный двор.

Я встал, закутался в плед (разлучить меня с колючим прямоугольником толстой клетчатой ткани сейчас можно было лишь силой, да и то, честно говоря, сомневаюсь). Подошел к окну, с удовольствием отметил, что ноги меня очень даже держат, уселся на широкий, отделанный деревом подоконник. Долго разглядывал темные лоскуты вечнозеленого кустарника, выбивающиеся из сугробов, как непослушные вихры из-под шапки школьника. Снежные хлопья медленно кружились в воздухе. Одни опускались на землю, другие, подхваченные ветром, взлетали вверх. Получалось, что снег идет одновременно и вверх, и вниз. Это умиротворяло.

Мелифаро наконец подошел ко мне с кружкой. Он был одет в ярко-алый свитер и зеленые лыжные брюки, на ногах красовались толстенные полосатые носки, расцветка которых имитировала радужный спектр. То еще зрелище, честно говоря!