— Снег, — неуверенно сказал он. — Это ведь настоящий снег, не теплая каша, по которой мы брели в том пекле?

— Снег, — согласился я, осторожно пробуя незнакомое питье, которое оказалось экзотической разновидностью очень слабого грога. — Всего лишь снег, зато настоящий. Влажная соль небес. Перхоть ангелов. Звездный пух.

— Ты чего? — изумленно спросил Мелифаро. — Так называют снег на твоей родине?

— Так называю снег только я, насколько мне известно, — залпом прикончив содержимое кружки, я стал сентиментален и словоохотлив. — Не обращай внимания. Когда-то я писал дрянные стихи, дружище. Порой это дает о себе знать, особенно после переохлаждения, как застарелый радикулит… Скажи лучше, как мы сюда попали? Я позорно отрубился в самый интересный момент.

— Да, я заметил, — ехидно согласился он. — Ну как… Обыкновенно попали, как всегда. Нырнули, и я почти сразу почувствовал, что воды больше нет, а под животом что-то теплое и колючее. Оказалось — ковер. Рядом валялся ты, бессмысленный и бесполезный. Но я не стал выбрасывать твою практически бездыханную тушку на задний двор, прозорливо рассудив, что ты мне еще пригодишься. Поэтому я заботливо возложил твой прах на ложе и даже укрыл его первой попавшейся тряпкой, чтобы глаза не мозолил… А уж потом — заметь, только потом! — занялся собой. Из всего вышесказанного ты должен сделать вывод: я — твой лучший друг, и без меня ты давным-давно пропал бы.

— Ясно, — улыбнулся я. — Ладно, могу сделать такой вывод, если хочешь.

Я соскользнул с подоконника, обошел комнату по периметру, рассеянно разглядывая мелкие детали интерьера, открыл тяжелую створку огромного шкафа. Его содержимое соответствовало моим самым дерзким ожиданиям: здесь было полным-полно теплой одежды вполне приемлемых фасонов и расцветок. Порывшись в этом добре, я нашел уютный толстый свитер из некрашеной белой шерсти и не менее уютные мягкие фланелевые брюки. Переоделся. Мелифаро наблюдал за моими действиями с сочувственным интересом.

— Похоже на ташерскую пижаму, — вздохнул он. — Как, впрочем, и мой костюм. Но мой, по крайней мере, похож на нарядную ташерскую пижаму!

Я благородно воздержался от комментариев по поводу его экипировки, хотя тема, конечно, была благодатная.

Потом мы устроились в уютных глубоких креслах. Я нашел на каминной полке трубку и табак, что повергло меня в благоговейный восторг. Мелифаро терпеливо ждал, пока я завершу возню с этими священными предметами. Для человека его темперамента — вполне подвиг.

— Макс, — наконец начал он. — Объясни мне, пожалуйста, как мы с тобой будем жить дальше.

— Долго и счастливо, блин! — хмыкнул я. — Ты это хотел от меня услышать?

— Не валяй дурака, — сердито сказал мой друг. — Когда мы болтались в океане, ты излагал некую теорию: дескать, здесь все зависит от нашего настроения. Надеюсь, ты не очень обидишься, если я скажу, что в тот момент мне было довольно трудно сконцентрироваться? Поэтому я хочу послушать тебя еще раз.

— Самое главное ты запомнил, — я пожал плечами. — А все остальное — так, лирика. Да, я почти уверен, что здесь все зависит только от нашего настроения. Я сейчас думаю, что Джуффин совершил роковую ошибку, когда честно сказал нам с тобой, что Лабиринт Мёнина, скорее всего, страшное место. Если бы он придумал что-нибудь обнадеживающее: дескать, это такой волшебный цирк для заскучавших юных колдунов или огромный квартал Свиданий для заблудившихся между Мирами… Думаю, никакой жабы не было бы. Ни жабы, ни болота, ни этого пекла с манной кашей под ногами и сапфировым восходом для поэтически настроенных мертвецов. Даже волосатые люди и свалка до горизонта вряд ли попались бы нам на глаза. Мы бы перелетали, как беззаботные птички, с одной ярмарки на другую, не успевая запомнить имена своих случайных подружек… Кстати, я почти уверен, что именно таким образом проводит время наше блудное Величество.

— Потому что он, в отличие от нас, не привык ждать от жизни крупных неприятностей? — Мелифаро понимающе поднял брови. — Ну да, короли — существа избалованные. И, кроме того, Гуриг не имел удовольствия насладиться на дорожку устрашающей лекцией сэра Джуффина о Лабиринте. Возможно, он вообще так и не понял, куда попал, да?

— Ну наконец-то! Узнаю старого доброго сэра Мелифаро, — рассмеялся я. — Ловишь на лету, ощипываешь и потрошишь.

— Ага, потрошу помаленьку, — с комичной серьезностью подтвердил он.

Какое-то время мы молчали. Я курил трубку, мой спутник задумчиво крутил в руках опустевший кувшин. Потом он встал и устроил тщательный обыск помещения на предмет съестных припасов. Довольно долго казалось, что нам ничего не светит, так что поневоле придется покинуть этот рай земной в поисках куска хлеба. Но на десятой примерно минуте поисков нам повезло: в одном из шкафов Мелифаро нашел большой холщовый мешок с настоящими грецкими орехами, банку сардин, коробку шоколадных конфет и аккуратный деревянный бочонок, до отказа набитый сухофруктами. Напоследок он извлек оттуда бутылку коньяка неизвестной мне марки.

— А это что такое? — с надеждой спросил он. — Никак выпивка?

— Она самая, — благодушно согласился я.

— Значит, живем. Не знаю, как ты, а я твердо намерен отныне передвигаться по Лабиринту в легком подпитии. Вдруг поможет?

— Можно попробовать, — я пожал плечами. — Хуже не будет, это точно. Только я не хочу прямо сейчас отсюда уходить. Если и есть в Лабиринте Мёнина место, где можно восстановить душевное равновесие, то мы его уже нашли.

— Ну конечно не сейчас! — с энтузиазмом закивал Мелифаро. — Но по рюмке-другой этой штуки можно пропустить не откладывая.

— Можно, — благодушно кивнул я. — Даже нужно. Будем потягивать коньяк и трепаться о всякой чепухе. Например, о девушках. Учти, дружище, это твой единственный и неповторимый шанс рассказать мне все свои охотничьи истории сразу! Не упусти его.

— Но почему именно о девушках? — удивился он.

— Да нет, не обязательно. Но это самая благодатная тема для пустого трепа, — объяснил я. — Глядишь, потом и у меня язык развяжется… Знаешь, мне кажется, что нам надо как следует расслабиться, отвлечься и хоть немного поглупеть. Я хочу набить голову чепухой до отказа, чтобы мне даже ночью снились подружки твоей юности, а не гигантские жабы. Я хочу проснуться счастливым идиотом, тяпнуть еще рюмку и отправиться на поиски новых приключений и забав, а не обреченно соваться в очередную ловушку, плача по своей загубленной жизни.

— Слишком эмоционально, но по сути верно, дяденька, — снисходительно согласился Мелифаро. — Но учти: тебя подстерегает опасность, о которой ты пока не подозреваешь. После того как я закончу доклад о своих похождениях, ты повесишься от зависти, бедолага.

— Ну да, если учесть, что твои холостяцкие похождения продолжались чуть ли не сотню лет, а мои — чуть больше десяти… — понимающе ухмыльнулся я. — Ничего, переживу как-нибудь.

Вечер прошел в полном соответствии с моим сценарием. Выцедив полбутылки коньяку на двоих, мы не опьянели, а размякли — что, собственно говоря, и требовалось. Я мог себя поздравить: одно дело постоянно совершать все новые чудеса, не очень-то понимая, почему они мне удаются, и совсем другое — взять власть над собственным переменчивым настроением. Стиснуть зубы и очертя голову рвануть навстречу неприятности могут многие: тут требуется не столько врожденное мужество, сколько благоприобретенная привычка действовать, не обращая внимание на страх. Но стать счастливым болваном в самом сердце наихудшей из неприятностей, в какие мне когда-либо доводилось влипать, — признаться, я и не надеялся, что такое возможно. Тем не менее первую попытку можно было считать успешной. Поначалу я фальшивил, но потом вошел во вкус.