Дмитрий прижался лицом к ее голове. В этой позе их и застали Тима и Анастасия, когда вошли в комнату. За ними шли двое с носилками. Анастасия держала в руках пакет с кубиками льда. Тима выстелил дно носилок чистыми обрывками простыней, приготовленными им заранее, и двое бережно уложили туда Юлю. Анастасия положила ей на живот лед и укрыла одеялом. Девушку вынесли из комнаты. Через открытые ворота было видно, что на поляне ожидал вертолет. Юлю внесли вовнутрь, следом за ней вошел Дмитрий, дверь машины закрылась, вертолет поднялся над лесом и улетел. На поляне остались Тима и Анастасия, стоящие боком друг к другу, Тима обнимал женщину за плечи. Она повернулась к нему и уткнулась лицом ему в грудь. Звуки вертолета затихли вдали.

– Упрямый! – сквозь слезы проговорила Анастасия. – Не послушал меня вчера. Не смогла его убедить. И вот что теперь. – Она сделала звучный вдох. – А если с ней совсем беда, Тимофей Семенович?

– Ну, тише, Настя, тише! Будем надеяться, все образуется. Она молодая, полная сил. Оклемается. – Тимофей гладил ее по спине.

– Истощилась, измучилась… Так мне жалко ее!

– Тише, Настя. Слезами горю не поможешь. Надо нам решить, что делать. Не вовремя это очень. Надо все обдумать.

Анастасия подняла на него бледное лицо:

– Ты прав, Тимофей Семенович. Что это я? – Она вытерла щеки руками. – Пойдем в дом. Обсудим.

***

Дмитрий ждал в коридоре, когда Евсей Петрович вышел из палаты. Он посмотрел на врача со страхом и надеждой в глазах. Евсей помотал головой:

– Говорил же поберечься… Слаба, Дима.

Дмитрий прижал ладони к носу и сделал глубокий выдох. Он закрыл глаза и стоял молча.

– Выкарабкается, – подбодрил Евсей. – Молодой организм. Но положение серьезное. Много крови потеряла. Не знаю, как до двери дошла. Должно быть, волевая, поэтому.

Дмитрий подошел к стене и прижался к ней расставленными пальцами вытянутых вверх рук. Он зажмурился. Евсей подошел к нему и взял за плечо.

– Не переживай так. Что есть, то есть. Жива будет, не помрет. А жива будет. Это самое главное.

Дмитрий стоял не шелохнувшись. Евсей похлопал его по плечу и ушел, а он все так и стоял возле стены в коридоре больницы, застыв в своей позе, а мимо него изредка проходили люди.

***

Нет прекрасней белой птицы,

Что свободна и легка…

Злая сталь за ней стремится

И убьет наверняка…

Я ее погибель вижу,

Нету жалости во мне,

Состраданье ненавижу,

Сам еще я не на дне.

Лучше нет благословенья,

Чем, когда любовь дана.

Понял я без промедленья,

Лишь явилась мне она.

Тронут я, но все же это,

Не меняет всей канвы:

Мною хоть любовь воспета,

Сам я выше той любви.

Нет другого наслажденья,

Чем всю жизнь ходить по краю.

Я так жил, листал мгновенья,

Лица, будто бы играя.

Пробил час, мне не вернуться

Ни к любви и ни к той птице…

Чтобы мне не задохнуться,

Нужно заново родиться.

На краю стою, как прежде,

Где вся жизнь прошла моя.

В сердце не созреть надежде,

Мне уж не вернуть тебя.

Что ж, шагну вперед, сорвусь,

Полечу ко дну падений

И о камни разобьюсь

Своих прежних заблуждений.

(прим.: стихотворение «Нет прекрасней белой птицы», автор Анна Кимова)

На кровати возле окна лежала она. Она спала, лицо ее было бледно. На стуле возле ее кровати сидел Дмитрий в белом врачебном халате, наброшенном на спину. На его лице было выражение печали и сожаления. Он, не мигая, смотрел в одну точку, ей в лицо, измученное, обескровленное и такое родное. Он вспоминал, каким это лицо было еще недавно, как его озаряло солнце радости и каким в такие минуты оно становилось светлым. Перед ним стояло лицо смеющейся Юли, когда они вместе ехали в машине по дороге в заповедник в тот день, который стал для него самым счастливым в жизни… Юля, лежащая на его груди в их первую ночь, и он, целующий ее в макушку, умиротворенный своим обретенным счастьем… И его окровавленные руки, в которых он нес ее сегодня утром. Дмитрий порывисто приложил ладонь к лицу и сморщился от подступившего приступа боли. В кармане его брюк завибрировал телефон. Мужчина медленно встал со стула, не отрывая взгляда от Юли, достал телефон и посмотрел на экран. Бросив последний взгляд на девушку, он вышел.

На улице светило солнце. Пройдя в палисадник напротив больницы, Дмитрий набрал номер.

– Да, Тима, слушаю.

– Дима, как там Юля?

– Слаба.

– Что с ней?

– Сказали, на нервной почве. Еще, возможно, последствия выкидыша. – Дмитрий замолчал. Ему трудно было говорить. – Господи, Тима, я же ее чуть не убил! – сказал он дрогнувшим голосом.

Дмитрий вскинул лицо к небу. В трубке послышался голос Тимы:

– Чуть-чуть не считается. Дима, успокойся! Еще не хватало, чтобы ты сейчас рассудок потерял. От этого ни тебе, ни ей легче не станет. Возьми себя в руки, тебе нужна трезвая голова.

– Ты прав.

– Ты, конечно, наломал дров, но ведь жива же! А это главное. И нужно думать, что с ней делать.

– Да, я сейчас именно об этом как раз и думаю. Что Торбеев?

– Нет уж, начну с нее. Я пересмотрел ее досье.

– Не надо о ней. Понятно уже, что я ошибся.

– Понятно тебе или нет, а я все равно скажу. А то тебе сегодня понятно, а завтра опять что-нибудь сгоряча в голову взбредёт. Торбеева спецслужбы ведут давно. Но ее в поле их зрения по этому поводу никогда не было. А контора, это тебе не фунт изюма. Фирма веников не вяжет. Так что это почти стопроцентный показатель того, что она чиста. Скорее всего, они просто встречались. И, вероятно, она даже не знала, чем он занимался. Так что не при делах она, Дима. Ну а о беременности ее ты уже знаешь.

– Да. Она мне сказала сегодня. А ты откуда знаешь? Ты же не мог так быстро все проверить? Или ты с моих слов?..

– Нет, не с твоих. Я уже знал. Но ты прав, быстро только кошки родятся. До сегодняшнего дня я тоже не знал.

Дмитрия озарила мысль: