Перед рощей, сгорбившейся над зловонными зарослями, Камала замедлилась и перешла на рысь. В корнях деревьев кишели сотни грибов, бледных, как выцветшие тела, так что поначалу показалось, будто все вокруг покрыто плотью.

– Посланники Дхармараджи здесь?

Демоница ударила землю копытом:

– Да, о да. Чуешь их, возможная королева?

– Нет.

– Ты просто не стараешься! – попрекнула она. – Ты должна отпустить себя. Должна позволить себе быть мертвой. Представь, что ты их помощь и прощение, представь их жажду крови, их глаза…

Я зажмурилась, силясь успокоиться, и попыталась найти прореху в затопившей мир тишине, уголок, где шум столь осязаем, что его можно взять и накинуть на плечи словно плащ. Я представляла себя бледными грибами, сосущими жизненные соки паразитами… представляла себя желанной, неприрученной нитью; тем, что нужно поймать и вернуть… за чем нужно охотиться…

…и тогда я услышала их, увидела, почуяла. Отпечатки их лап – сочные кровавые следы на земле – вспыхнули, точно пятна света, и я наклонилась к Камале:

– Иди по следу.

Демоница фыркнула, засмеялась; тело ее разбухло подо мной, вены вздулись, наполнившись жизнью, точно сапфировые ручейки водой; густая грива замерцала матовым инеем, и я намотала ее на запястье, крепко держась, пока мы мчались сквозь плотные ряди деревьев.

Нашли. У границы тени, будто тяжелые валуны, дремали в ожидании три огромные гончие. В отдалении ласковой грезой рассеивал тьму тихий звук. Славный и приторно-сладкий, в каком хотелось увязнуть навеки. Я уже перекинула ногу через седло, намереваясь спешиться и пойти на голос, но Камала предупреждающе зарычала.

– Нет, – зашипела она, кивнув на собак.

Они начали просыпаться. Лапы их подергивались, ноздри раздувались, словно учуяв какой-то запах.

Я отвела Камалу за другое дерево, подальше от того непонятного, что на нас надвигалось. Не знаю, что я ожидала здесь найти. Наверное, думала, будто гончие бегают по лесу кругами или вот-вот уйдут, но кто-то велел им остаться и уснуть. Затаиться.

Голос становился все громче и громче, и наконец появилась она. Нритти. Она пела, призывала, медленно шагая сквозь лунный свет, и на миг я увидела ее будто через грани бриллианта.

В одной стоял солнечный день, и Нритти держала меня за руку и смеялась над чем-то не отложившимся в памяти. В другой она сидела на берегу реки, песней призывая рыб, и те неслись серебряными и золотыми молниями и бросали жемчуг к ее ногам. Длилось все не более секунды, но я схватилась за грудь, чувствуя внутри невидимую рану, странный незаживающий разрыв там, откуда пропали все воспоминания. Когда я смотрела на Нритти, сердце мое билось в болезненном печальном ритме, но я не знала почему. В моей голове она была сияющей апсарой, любимой и близкой, как Гаури, если не ближе. Как могла она оказаться злом?

Нритти все пела. Волосы ее были заколоты по бокам бабочками с переливающимися, как витражи, крыльями. Шальвар-камиз [33] зеленого шелка украшали осколки опала, что ловили свет и окутывали Нритти мерцающим ореолом. Она протягивала руки, приманивая нечто невидимое к дремлющим гончим. В волосах ее сновали золотые жуки, мягкая улыбка сияла великодушием, а выражение лица было таким трогательно-нежным, что у меня даже ноги задергались от желания подбежать к ней и раскрыть все мои секреты.

– Прекрати, – проворчала невозмутимая Камала.

– Почему? Она же… идеальна.

– Пф-ф-ф. От нее несет кровью.

Я ухмыльнулась, голова закружилась – меня одурманила песня Нритти.

– Ты что, ревнуешь?

Камала лишь оскалилась.

Но вот появились те, кого зазывала Нритти, и дурман как ветром сдуло.

Дети.

Не меньше десятка детей высыпало на поляну, а судя по гомону и смеху, следом шли и другие. Гончие поднялись, тряхнули пестрыми шкурами и внимательно уставились на детей. Собачьи лапы напряглись, из пастей полилась слюна. Они были голодны. Время от времени они переводили взгляды на Нритти, и меня затошнило от осознания: псы ждали сигнала. Сигнала, чтобы забрать детей.

Но это же невозможно… Равновесие устроено не так. Нити сплетены иначе. Они связаны единым узором, и нельзя подгонять их под ситуацию и рвать намеренно. Это нарушит выверенный баланс гобелена.

Маленькая девочка с косичками до самых запястий подбежала к Нритти и обхватила ее за талию, и сердце мое сжалось. Когда-то вот так же меня обнимала Гаури. Малышка попала под чары Нритти, и кто бы стал ее винить? То был голос невероятной красоты. И песни, подобной этой, я еще не слышала. В ней не было слов, но каждый звук вызывал в голове четкий образ. Нритти пела о теплых кроличьих норках в земле, о скользких пещерах за водопадами, о тишине озер. И мелодия не просто убаюкивала, она предлагала дружбу… взывала. Песнь Нритти все ускорялась, тон менялся. Теперь она пела о принятии перемен, рисуя образы спелых гранатов, что разрываются от рубиновых семян, и молний, рассекающих небо.

Камала зашипела, из ее раздувшихся ноздрей потянулись струйки пара.

Я наблюдала, как девочка улыбается, кивает. Лицо ее говорило яснее ясного: «Бери, что хочешь».

Нритти оборвала песнь. Вокруг нее застыли дети – с улыбками и лоснящимися от пота щеками. Зачарованные, они, вероятно, даже не замечали своих израненных колючками, ветвями и шипами ног.

Бабочки в волосах Нритти встрепенулись и исчезли. Просто иллюзия.

Золотые жуки замерли, мерцающий хитин стал черным и матовым, что угли. Бисерные глазки извивались, освобождаясь от магии, пока жуки не приняли сгорбленную форму пернатых бакланов. Даже одеяние Нритти изменило цвет… с изумрудного на пепельный с полупрозрачным черным капюшоном. Кожа ее, нежная, сияющая, поблекла. Нритти словно выцветала на глазах до белизны кости. Волосы ее стали жесткими, голос, зачаровавший детей, теперь больше походил на карканье. Но Нритти все равно злорадно улыбалась. Меж потрескавшихся губ мелькали заостренные зубы, пока она кричала свою песнь. Теперь мелодия ничего не предлагала, лишь забирала, и чем громче звучали слова, тем яснее я понимала помыслы апсары.

В тот миг, когда девочка с косами кивнула, Нритти подалась вперед, склонилась, будто собиралась поцеловать малышку в лоб… и медленно втянула ее дыхание. Нритти смеялась, и до меня наконец дошло. Ночная гостья в моих бхаратских покоях. Это была она. Возможно, прежде разум отказывался в это верить, ведь чутье меня уже подводило, но я не ошиблась. И сейчас в ушах звучало подтверждение моим догадкам, а в груди закипала ярость.

Я спрыгнула с Камалы, собираясь рвануть к ним и спасти девочку, но что-то удержало, резко дернув назад.