Проклятый Оллу Фешт! Проклятые жуки! Втянули в это дело всех, кто только был дорог Птицелову!

А что Лия?

Лие все равно, что ее ребенок настойчиво требует, чтоб его покормили. У Лии на груди – не два, как обычно, а три холмика. И тот, что посредине – шевелится под тканью платья. Лия стреляет не целясь. Пуля отбрасывает скорчер от Птицелова на метр, а может, и дальше. Лия принимается откручивать крышку на своем термосе. Птицелов отползает: он видит, как из уже открытого термоса выдвигаются усы молодой мокрицы.

– Лия! – кричит он, испачканный грязью и кровью. – Лия, перестань!

Это похоже на страшный сон без шанса на пробуждение.

Мокрица перебирается на локоть женщины-мутанта. Лия спрыгивает с камней и начинает приближаться. Птицелов собирается с силами и встает на ноги. От боли в простреленной руке он плохо соображает и уже почти не видит Лию, а лишь – мокрицу, которая тянет к нему усы.

Маленький Киту требовательно стучит пустым термосом по сталагмиту.

В пещеру врываются летучие мыши. Через дверь, которую Птицелов оставил открытой. Их очень много, зал наполняется шелестом перепонок и писком. Птицелов смотрит на летучих мышей, и Лия смотрит на летучих мышей. Птицелов и Лия, а точнее – Птицелов и мокрица, пока ничего не понимают. А летучие мыши начинают бомбардировать Киту неспелыми яблоками, ягодами, зелеными орехами, придушенными мышами, насекомыми – и дохлыми, и живыми.

«Накормив» малыша, летучие мыши проносятся по залу, потом разворачиваются и принимаются атаковать Лию. Спадает с лысенькой головы косынка и падает в лужу крови Птицелова. Лия вскидывает руку и стреляет вверх. Раз стреляет, другой… А потом мокрица, управляющая женщиной, что-то начинает понимать. Лия поворачивается к Киту, дуло «герцога» смотрит малышу в лицо.

Но стремительная тень несется по пещере. В два скачка она добирается до Лии и сбивает ее с ног. «Герцог» летит в одну сторону, предназначенная Птицелову мокрица – в другую.

Огромный упырь наклоняется над Лией и срывает с ее груди иномирянина. Это та самая матерая тварь, которую Птицелов привез в

Столицу из кризис-зоны. Она щелкает жвалами и свистит на одной ноте. Упырь с хрустом перекусывает ее пополам, вскидывает голову и хохочет. Потом поворачивает испачканную лимфой морду к Птицелову и подмигивает, словно человек.

Птицелов этого не видит, он подхватывает скорчер, добавляет ему мощности и стреляет вслед последней мокрице. Та улепетывает со всех шести ног, но лиловая молния быстрее. Вместе с мокрицей сгорает в плазменном пламени одна из гудящих колонн и несколько блоков памяти электронно-вычислительной машины Центра.

– Лия! – снова кричит Птицелов. Шатаясь, он бросается к жене. Упырь безропотно освобождает ему дорогу. – Лия!

Маленький Киту снова принимается колотить термосом по сталагмиту. Он не ест мышей, насекомых и кислые яблоки.

Бывший армейский капрал, а ныне начальник комендатуры Полигона Boxy сидел на подоконнике у открытого окна и курил.

Весна была на исходе. Тундра, унылая в иные времена года, пестрела цветочками. Мировой Свет пылал так, что казалось в небе работает сталеплавильная печь. Даже знобкий ветерок, порывами налетающий с океана, не портил предвкушения лета.

За последний год поселок заметно вырос. Теперь в нем было целых три улицы, что позволяло его жителям гордо именовать себя горожанами. Рядом с неказистыми домишками из потемневшего бруса поднялись железобетонные пятиэтажки. Школа, детский сад, клуб для рабочих. Вместо грязноватой полутемной забегаловки открылся ресторан.

Отовсюду пахло свежей краской. Сверкали чистые оконные стекла. В скверах трепетали нежные саженцы. По улицам катили легковушки, мотоциклы и велосипеды – а для грузовиков построили отдельную дорогу, за городской чертой. Народу, конечно, тоже прибавилось. До столичной сутолоки городку было еще далеко, но все чаще и чаще на улицах появлялись новые лица.

Приближалось Главное Событие. Настроение у всех, к нему причастных, было приподнятым. А непричастными остались разве что дикие чучуни, которые с приближением лета откочевали следом за стадами оленей. Дети носились как угорелые. Мужчины с удовольствием смеялись даже самым плоским анекдотам. Женщины кокетливо улыбались встречным и поперечным.

Лишь в приземистом здании комендатуры никто не улыбался и не травил анекдотов. Хотя, казалось бы, повод для радости имелся и здесь: наконец-то удалось схватить диверсанта из Островной Империи, который с помощью передвижного излучателя, установленного в кузове старенького грузовика, наводил панику среди одних работников Полигона и заставлял сгорать от энтузиазма других. В результате несколько квалифицированных инженеров, механиков и рабочих попали в психиатрическую клинику, а некоторые узлы «Изделия № 7» оказались безнадежно испорченными. Из-за этого пришлось отложить первый испытательный запуск «Семерки» на целый месяц. Boxy здорово влетело за ротозейство, и он сорвал злобу на подчиненных.

В довершении всех бед из Столицы прилетел сам глава Департамента Специальных Исследований. О Страннике ходили разные слухи. Говорили, что, будучи Неизвестным Отцом, он лично приводил в исполнение смертные приговоры, что в своем таинственном Департаменте живьем препарировал мутантов, что однажды осмелился даже поднять руку на самого Героя Революции! Неудивительно, что видавший виды Boxy старался не смотреть в зеленые глазища этого чудовища. И с радостью согласился временно очистить собственный кабинет, дабы Странник мог без свидетелей пообщаться с некими загадочными личностями, которые прибыли на Полигон неизвестно откуда. Да еще привезли с собой двух моряков с торпедированной «Тигровой Скорпены» и какого-то оборванца, скорее всего – беглого дэка.

На этих троих у Boxy были свои виды. Он уже мысленно прикидывал, какие вопросы им задаст и какими методами вытянет из них нужную информацию, если те попробуют артачиться. Ведь неспроста эти бывшие штрафники и присоединившийся к ним беглый делинквент оказались в одной компании с гостями Странника. Значит, что-то знают, гаденыши. Вот пусть и расскажут. Сам Boxy был человек незлобивый, но не так давно из Столицы пришел секретный циркуляр, которым предписывалось собирать любую информацию, касающуюся личности Странника.

Boxy выбросил окурок в лужу под окном, слез с подоконника, как оказалось, только затем, чтобы тут же столкнуться нос к носу с двумя типами. Один – невысокий крепыш, другой – плюгавый на вид, хлыщеватый субчик, но морды у обоих отмороженные, а глаза цепкие, как у околоточного надзирателя, которого Boxy страшно боялся в детстве. Штатские костюмы сидели на них будто влитые. Одним словом – контрразведка.

Boxy невольно вытянулся в струнку и прищелкнул каблуками. Крепыш окинул его нарочито ласковым взглядом и поинтересовался:

– Скажите, любезный, где здесь у вас кабинет коменданта?

– По коридору направо, господин офицер!

Плюгавый буркнул: «Вольно, капрал!», подхватил крепыша под локоток и повлек его в указанном направлении. Когда они скрылись за комендантскими дверями, Boxy, изумленный проницательностью контрразведки, вспомнил, что уже видел этого субчика раньше. Дело было на южной границе, где Boxy тянул армейскую лямку. Однажды из Столицы прибыла экспедиция ДСИ, а с нею мутант Птицелов и этот вот тип. Экспедиция застряла за Голубой Змеей надолго, а мутоша со своим тощим и нахрапистым, будто упырь по весне, начальником куда-то запропастились.