— Какой Витька?

— Ну почитай еще раз эсэмэс.

Антон снова взял «Нокию». «Насчет Витьки. Попробуй позвонить…»

— Я знаю, кто такой Витька, — произнес он после паузы. — Парень вроде ее последний?..

— А знаешь, что с ним произошло незадолго до ее смерти? Недели за полторы?

— В Склифосовского он, по-моему, попал. Навернулся с высоты или что-то такое…

— А знаешь, что с ним перед этим творилось?

— Что?

— Что-то вроде реактивного психоза. Внезапного временного помешательства. И не исключено, что его полет из окна был вызванной психозом попыткой самоубийства. Как это часто бывает.

— Только не говори, что Витька тоже с Масом общался… — Антон на всякий случай продолжал косить под дебила.

Они в очередной раз переглянулись.

— Они неплохо знакомы, — бритый затянулся. — Но в прошлом августе, когда этого Аверьянова, Витьку, сглючило, Масарина в России не было. Давно уже не было. И с Аверьяновым они практически не общались — ну, пока в разных концах Европы сидели. А в августе, как раз буквально накануне Витькиного психоза, вдруг стали созваниваться вовсю, судя по сотовой детализации. И в ту неделю, что Аверьянов по всей Москве от бесов бегал, Масарин ему регулярно эсэмэски слал.

— Ну а сам Аверьянов что по этому поводу говорит?

— Говорит, что ничего не помнит.

— Как это?

— Падая из окна, он получил черепно-мозговую. Типа ретроградная амнезия. Я у врача спрашивал — тот говорит: возможно, хотя и довольно маловероятно. Во всяком случае, чтоб выпала аж целая неделя и до сих пор не восстановилась.

— То есть он врет, что все забыл?

— Не исключено.

— Зачем?

Артем пожал плечами.

— При реактивных психозах, — добавил, — тоже, между прочим, амнезия бывает.

Они помолчали.

— И начался этот психоз со звонков Ивара? — переспросил наконец Антон, не скрывая скептической гримасы.

— По крайней мере, совпадает по времени.

Антон откинулся на стуле. Зачем-то заглянул в пустую чашку… покосился в очередной раз на бычка через столик (Тот, несмотря на сугробы за окном, был в черной футболке без рукавов, заботливо открывающей надутые бицепсы; сидел, демонстративно игнорируя окружающее, с тем выражением лица, с каким любуются собой в зеркале, даже глазки чуть прищуря, и в течение всего времени, что Антон на него поглядывал, поочередно базарил по двум мобилам брезгливым голосом. На столе перед ним стояла одна-единственная банка «Пепси-колы».)

Антон перевел взгляд на Артема.

— Ну ладно… — произнес с нескрываемой уже издевкой, возя салфеткой по носу. — Но что ты собираешься у Маса спрашивать? «Правда ли, что ты по телефону людей с ума сводишь? Признавайся, сука, как ты это делаешь?»

Бритый смотрел по-прежнему без выражения:

— Просто хочу знать, — произнес спокойно, — что он ей говорил.

Второй раз за все время Артем взял свой стопарь — и добил до дна.

В московском поезде сосед, пузатый пятидесятилетний дундук, с пьяной настырностью все допытывался о роде Антоновых занятий; потом под его реликтовый храп молочные заоконные огни обмахивали купе, как луч маяка; потом Антон оказался в Крыму. Во сне тот был сплошным голым пространством навроде тундры, покрытым мхом да каменными россыпями, и шел там метеоритный дождь из ананасов: колючие бомбы с тяжелым шорохом неслись под углом к земле, туго бахали в нее, расшвыривая клочья мха. Падали они не очень густо и при внимательном отношении к происходящему особой угрозы не представляли, а местные, давно освоившись, и вовсе почти не смотрели на небо, ориентируясь по звуку и ловко отскакивая с места скорого шмяка. Один Антон с непривычки то задирал голову, то вжимал ее в плечи, порываясь шарахнуться куда-нибудь под крышу, не в силах сосредоточиться на том, что втолковывает ему хорошо знакомый, но сновидчески-неопределенный собеседник — а слушать надо было, потому что произносились вещи важные и два раза никто повторять не собирался…

В Москве было ветрено и пасмурно, мороз давил. Надгробие «Ленинградской» словно стало на треть ниже. Бомбила, везший Антона с вокзала, оказался натуральным черным негром — впрочем, говорящим по-русски без всякого акцента. Под лобовым стеклом «семерки» моталась православная иконка. «Радио шансон» прокуренным женским голосом кляло воронье и конвоиров.

Антон велел остановить возле «Азбуки вкуса» — жратвы в доме, естественно, не было. Набивая проволочную каталку, он машинально мазнул глазами по стенду с прессой. Провез было тележку дальше, но почему-то затормозил и, создав небольшой затор в проходе, вернулся назад. Хмурясь, рассматривал обложки в попытке сообразить, на чем же запнулось только что его внимание. В какой-то момент он обнаружил, что пялится на некий вполне себе цветастый журналец, который если и замечал раньше, то, понятно, игнорировал. На обложке значилось: «Глянцеватель». Антон снял номер со стенда, перекинул пару страниц, по-прежнему не понимая, о чем ему это название напоминает. И наконец всплыло: авторучка, выброшенная кем-то, наверняка Масом, в Платжа д’Аро на Коста Браве. Рекламная мелочь. То же слово тем же красным условно стильным шрифтом, а-ля армянские хазы. Видимо, Мас когда-то как-то соприкасался с редакцией сего издания?.. Ну допустим…

Он сунул журнал на место и поволок тележку к кассе.

Нынешний Масов визит в Москву большого шума не наделал, судя по реакции тех его здешних приятелей, кого Антон обзвонил в первую очередь. Нет, кто-то что-то слышал (смутно), кто-то переадресовывал к очередным знакомым (наводка не подтверждалась), но достоверной информации надыбать все не удавалось. Наконец Антону порекомендовали наведаться на намечающийся на днях неформальный театральный сабантуйчик — обмывку годовщины (первой или второй) какой-то молодежной студии. Ваня там якобы обещал непременно присутствовать.

Мероприятие и впрямь оказалось куда как неформальным. В полуподвале на Пятницкой, обширном, но престранно разгороженном, толклось под сотню, а то и больше человек, среди которых попадались изредка и знакомые. В самом большом и людном помещении дым стоял коромыслом, гремела набившая, несмотря на приторность, оскомину Goodnight Moon из второго «Килл-Билла», какие-то девки извивались, кажется, порываясь раздеться. Не найдя взглядом Маса, Антон поспешил оттуда ретироваться. В сопредельной комнате (гримерной? хранилище реквизита?) он раскурил косяк с печальным, почти не говорящим по-русски вьетнамцем, отказался от остатков виски «Скоттиш лидер» и некоторое время, покачиваясь на медленном марихуанном батуте, внимал ностальгическим излияниям пьяной фотографини. Девица, некогда работавшая в славной своими социальными репортами ежедневке, а ныне снимающая рублевские интерьеры для журнала Dolce Vita, вспоминала доцифровую фотожурналистику, алкогольный быт редакционных фотолабораторий и водку из сорокаграммовых пластмассовых коробочек для пленки.