— Василиса Егоровна, что ли? — на всякий случай шепотом спросила Зойка. На все кафедральные праздники, в отличие от занятий, она почему-то являлась по расписанию, даже раньше назначенного срока.

— Конечно, — ответила Васька и густо покраснела.

— Блеск! — похвалила Зоя. — Всегда так и ходи — тебе идет.

Василиса бочком пробралась в лаборантскую, достала из сумки мамины пироги и начала вместе со всеми накрывать на стол. Через полчаса ждали преподавательский состав.

Мужская половина кафедры преподнесла дамам цветы и нехитрые подарки. Заведующий сказал поздравительное слово, и все чинно расселись. Но только расселись чинно. А потом выпили как следует — и давай чудить. Профессора непристойные анекдоты рассказывали, доценты — подливали, ассистентки с лаборантками дружно и весело смеялись. Василиса так за утро изнервничалась, что с первой же рюмки опьянела. А тут еще магнитофон откуда-то принесли и танцы устроили. Про учебу Васька так и не спросила — все случая подходящего ждала. Зато Анатолий Степанович пригласил ее на танец. И тут Васька от счастья потеряла последний разум. А профессор сжал ее в объятиях и кружил, кружил, кружил. Комплиментов наговорил столько, что Васька разомлела и без конца глупо улыбалась. Красавицей называл. Спросил, отчего она не учится. Васька и рассказала. А Степанович серьезно так заявил, что такой прекрасной и скромной девушке нельзя не помочь. Он обязательно с заведующим поговорит. Васька была на седьмом небе от счастья. Кто бы мог подумать, что за один вечер сбудутся сразу все мечты, которые ей уже два года покою не давали.

А потом, когда все разошлись, как-то так вышло, что Василиса и Анатолий Степанович остались на кафедре одни. Он запер дверь в лаборантскую и начал целовать. Нетерпеливо. Настойчиво. Даже больно. Василиса не сопротивлялась. Она умирала от восторга, и только на мгновение проскочила в голове мысль, что ни на какие телесные изъяны в ней Анатолий Степанович внимания не обратил. Потом он попробовал приподнять ей подол, не переставая целоваться. Но Васька накрепко прижала платье руками и не впускала. Анатолий Степанович не унимался — гладил, нежил, ласкал. Пока Васька не почувствовала такое сладостное и влажное возбуждение, что в голове затуманилось и подумалось: «А пропади оно все пропадом!» Профессор забрался ей руками под юбку и сладостно застонал. Придавил всем телом к старому, занозистому письменному столу старшего лаборанта и начал расстегивать ширинку. Васька лежала, постанывая под его поцелуями. Она менялась под его руками, впервые познавая смысл женского бытия и тая от первого блаженства.

Анатолий Степанович успел уже приспустить штаны, а Васька притягивала его к себе обеими руками, как вдруг, неожиданно и страшно, профессор закатил глаза, схватился за сердце и стал судорожно хватать воздух широко раскрытым ртом. Васька от испуга выпучила глаза и закричала. В пустом здании университета ее никто не слышал. А через секунду все было кончено. Профессор обмяк прямо на ней. Задавил невероятным весом и одеревенел.

Ваську охватил панический страх. Она истошно вопила. Звала на помощь. Потом угомонилась — представила, дрожа, что ее ждет, если их так вот здесь застанут.

Из-под Анатолия Степановича Васька выползла мокрая как мышь, дрожащая от страха и стыда. На то, чтобы освободиться, ушло добрых полтора часа. Профессор остался лежать на столе лицом вниз. Ноги согнуты в коленях, штаны с трусами болтаются на щиколотках. Василиса, заливаясь слезами, дрожа всем телом, попробовала ситуацию исправить. Натянула брюки, как могла, но не удалось ширинку застегнуть. Пальцы не справлялись с «молнией» на обвисшем необъятном животе. Не удержала, брюки снова сползли на пол.

Оставаться дольше наедине с трупом Василиса не могла. Она нервно отряхнула влажными ладонями испорченное и разорванное платье, схватила пальто. И, с пятого раза попав в замочную скважину, закрыла лаборантскую. Бросилась бежать, едва различая знакомые университетские коридоры сквозь влажную пелену.

Анатолия Степановича хоронили всем факультетом. Выносили прямо из здания морга — жена, с которой у него и так, видимо, не ладилось, отказалась забирать тело домой. Узнала от кого-то, в каком виде его нашли. Да, собственно, весь университет уже обсуждал эту страшную историю. Непонятным оставалось только одно: с кем профессор собирался развлечься и из-за какой такой женщины его многоопытное сердце не выдержало и дало сбой. Но тайна так и осталась тайной.

На кладбище собралось много народу. Все со строгим выражением глаз и упрямым недоумением на лице. Женщины стыдливо прятали в землю взгляд. Мужики время от времени то ли укоризненно, то ли с тайной завистью качали головой. Никто, даже взрослая двадцатипятилетняя профессорская дочь, не проронил ни слезинки. Только Васька, одетая, как всегда, в черные брюки, черную водолазку и потрепанное пальто, ревела как белуга, спрятавшись за спинами провожавших в последний путь. Долго ревела и безутешно.

В университет она так и не поступила. А с окончанием учебного года уволилась из лаборантов кафедры химии и растворилась где-то в лабиринтах родного города.

Валентин Давидович сидел в просторном кабинете за массивным столом вишневого дерева. Все в комнате было обставлено с помпезностью и самодовольством, гармонировавшим с внешним видом хозяина. Холеное лицо, короткая стрижка, очки в тонкой темной оправе, за которыми прятался взгляд человека, определенно довольного жизнью. Лукавый взгляд коммерсанта, умело развернувшего свой нехлопотный бизнес.

В дверь тихонько постучали, затем ее приоткрыли, и внутрь просунулось миловидное личико.

— Да, Ирочка, войди. — Валентин Давидович оторвался от созерцания мерцающего экрана монитора, по которому медленно проплывали то вправо, то влево разноцветные рыбки. — Что у тебя?

— Простите за беспокойство, Валентин Давидович. Только что звонили из приемной Соловьевой. Они просят направить им официальное письмо с подробным описанием затрат, которые предстоит возместить в случае отказа от интервью. И, кроме того, копии платежных документов.

Гладко выбритые щеки Ломового моментально побагровели.

— Я понял, Ира. Можешь идти.

— Мне позвонить им, составить письмо, что-то передать?

— Нет. — Он нетерпеливо махнул рукой, выпроваживая помощницу. — Я сам. Иди.

Руки непроизвольно сжались в кулаки, затем расслабились усилием воли, и короткие пальцы безжалостно вцепились в компьютерную мышь. Рыбки за долю секунды слетели с экрана, уступив место бесконечному ряду почтовых сообщений. Стрелка курсора, нажатие на иконку «создать сообщение», и мелкие черные буквы-букашки с завидной скоростью заплясали по белому экрану.

«Уважаемая Елена Михайловна! Ваш секретарь связался с моим помощником и попросил разрешить возникшую проблему официальным путем. Что ж, благодарю за интересное интервью. Я печатаю его без каких-либо изменений и согласований. Как Вы знаете, я имею на это полное право — соответствующий закон о СМИ я Вам зачитывал».

Дальше фразы побежали еще быстрее, тщательно скрываемый приступ гнева выливался в текст, полный презрения и недовольства. «Ущерб», «уважение», «компенсация», «безболезненно» — слова перемежались, скакали, как блохи, и сбивались в беззастенчивые грязные кучки. Через точные короткие удары по клавишам уходило напряжение, утекали ярость и раздражение. Все по плану, все идет по плану, не совсем как хотелось, но вполне как могло бы быть. Стоит только проявить немного терпения и настойчивости — все пройдет без сучка и задоринки.