Это была последняя осознанная мысль до того, как ладонь Валентайна легла на вторую грудь, и мир, почему-то подернувшись дымкой бесцветия, отозвался во мне столь острыми чувственными ощущениями, что реальности не осталось. Реальность стала другой, в ней были его ласки — откровенно-настойчивые, заставляющие меня выгибаться на столе, его рука, по-прежнему вплетающаяся в мои волосы и не позволяющая мне как следует треснуться о стол, когда я под ним ерзала.

Когда то цеплялась за него, скользя пальцами по сильной груди и животу, то впивалась ногтями в ладони, чтобы не начать кричать. Особенно когда он оставил ставшую невыносимо-чувствительной грудь в покое и опустился ниже.

Каждое движение пальцев между разведенных бедер отдавалось коротким и ярким импульсом наслаждения в каждую клеточку тела. Я попыталась справиться с этим, закусив губу, но Валентайн тут же накрыл мои губы своими. Хотя, если быть совсем точной, он в них ворвался. Отчаянно, яростно, жестко, и я все-таки застонала ему в рот. Так откровенно, так бесстыдно… но сил держаться просто больше не было. Особенно когда перед глазами возникла картина, как я, наверное, выгляжу: со стянутыми брюками и бельем, с разметавшимися по столу волосами и абсолютно диким взглядом.

Наверное.

Его так точно был диким, и в ответ на мой стон чешуя на скулах и на груди полыхнула, как отражение силы в зрачках. Я ойкнула, отдернув руку: ставший в миг острым край вонзился в палец, и Валентайн, оторвавшись от моих губ, перехватил его. Втянул в себя раньше, чем я успела сказать: «Ах», порез защипало холодом, а в следующий миг меня уже опять целовали.

Солеными от моей крови губами, что окончательно выбило из меня ощущения реальности и нереальности.

— Хочу тебя, — выдохнула ему в губы. Впиваясь в них зубами в каком-то совершенно диком порыве, чувствуя металлический привкус. — Хочу тебя, Валентайн, прямо сейчас.

Движение пальцев внизу заставило дернуться — почти на грани, а после он рванул пряжку ремня. Одним рывком прижимаясь бедрами к моим, одним движением делая нас единым целым. Низ живота дернуло острой болью, до вспышки перед глазами, на миг разорвавшей импульсы наслаждения.

Я судорожно выгнулась, понимая, что если остановлюсь сейчас, просто сойду с ума. Какой там остановиться, я хотела его до безумия. До умопомрачения, каждой клеточкой тела, каждой точкой нашего соприкосновения.

— Сильнее, — прошептала, вцепляясь пальцами ему в бедра. — Сильнее, пожалуйста…

И боль сдалась перед нашим единым безумием. В том ритме, когда я уже перестала понимать, где начинаюсь я, где кончается он, и были ли мы когда-то двумя существами. Я кусалась, царапалась, его поцелуи-укусы клеймили меня ожогами, а движения рождали болезненно-сладкое, изматывающее, надрывно-острое наслаждение, волной идущее по нарастающей.

На пике я вцепилась пальцами в стол, чувствуя, как внутри взрывается яростное, невыносимое удовольствие. Снова и снова, снова и снова, то разгораясь, то угасая, то разгораясь снова со все возрастающей силой. Его удовольствие я тоже почувствовала, на нем мы просто врезались друг в друга губами, и его рычание мне в рот отозвалось эхом той пульсации, что шла снизу.

Перед распахнутыми глазами искрило.

Серебром.

Комната была темной, без красок, вот только что — а потом взорвалась таким буйством цвета, что я едва успела закрыть глаза, чтобы не ослепнуть.

— Лена-аааа, — выбил он мое имя мне прямо в губы, подхватывая меня под бедра.

Я всхлипнула и обхватила его руками, ощущая себя такой наполненной, такой принадлежащей ему… снова и снова.

В этом кабинете у стены.

В его спальне.

В его ванной.

Я пришла в себя, когда он нес меня на руках ко мне в комнату, а я понимала, что не то что двигаться, не могу даже говорить. Кажется, от рычания сорвала голос или что-то вроде.

— Опять побежишь по делам? — поинтересовалась ехидно, хотя язык едва ворочался.

Валентайн изумленно вскинул брови. А потом покачал головой:

— Не хочу, — повторил мои же слова. — Не хочу расставаться с тобой даже на минуту, Лена. И я никуда не уйду.

Он завернул нас в одеяло, которое я думала уже не увижу, прижал меня к себе так крепко, словно боялся, что я сбегу. А я… все, на что меня в этот момент хватило — это прижаться к его плечу губами и прошептать:

— Я нашла Соню, Валентайн. Я ее нашла.

Глава 24

Люциан Драгон

После перепалок с Ларо Люциан всегда чувствовал себя на взводе. Она заставляла его кровь кипеть, и так было всегда. Точнее, так было с той самой ночи дуэли.

«Я очнулась после дуэли с Ларо».

«А я после дуэли с Драконовой».

Если бы все не происходило так быстро, если бы не шок от услышанного, от того, что вообще творилось, от этих их непонятных слов, вряд ли он отпустил бы Ларо так просто. Или не Ларо?

Что вообще происходит, драх их всех задери?!

Он чувствовал себя как маленький ребенок, который впервые узнал, что Тамея не приносит подарки лично, что она вообще ничего не приносит. То, о чем говорили Драконова и Ларо, больше напоминало какой-то бред, но он слышал это своими собственными ушами!

Поэтому, когда ему надоело мерить шагами комнату, запуская пятерню в волосы и пытаясь понять, что к чему, он все-таки открыл портал к дому Драконовой. Встречала его ее мамаша, озабоченная исключительно нарядами и удачным замужеством дочерей. Поэтому, можно сказать, ему повезло. Мария Драконова всегда была рада его видеть, и неудивительно: она не переставала надеяться на их с Софией удачный союз. Сейчас, когда смешанные браки были разрешены, а особенно после его истории с Ларо, многие аристократические семейства с дочками на выданье навострили уши. Учитывая, что Ферган не отказал даже дочери заговорщиков, это было намеком на то, что у всех есть шансы. Возможность выдать свою дочь за ненаследного принца.

Вот и Мария Драконова была в первых рядах, правда, совершенно не замечая, что Софии он нужен как дракону вторая задница. В смысле замужества, потому что другом она была отменным. Пожалуй, лучшим из тех, что у него были когда-то.

— Тэрн-ар, — Мария выплыла ему навстречу, сияя, как внезапно обнаружившийся источник магии, — вы к нам прямо зачастили. И я, признаюсь, от всего сердца этому рада!

«Еще бы ты была не рада», — подумал Люциан, а вслух сказал:

— Могу я увидеть Софию?

— Да, она недавно вернулась и сразу поднялась к себе.

И ничего не сказала родным о нападении, иначе бы здесь все на хвостах стояли. Да, что ни говори, а разобраться во всем ему точно не помешает. Срочно. Здесь и сейчас.

— Я смогу поприсутствовать с вами, — произнесла Мария. — Мой муж настаивает, чтобы вы с Софией не оставались вдвоем. Но вы меня даже не заметите. А я не замечу, что вы используете cubrire silencial.