– Мысль добрая, – согласился Кондрат Чугреев и посмотрел на атамана.

– Должно получиться, – кивнул Силантий Андреев, тоже поворачивая голову к воеводе.

– Разумно, – хмыкнул Михейко Ослоп.

– Добре, – почесал в затылке Василий Яросеев.

– Попытаться стоит, клянусь святой Бригитой!

Под общими взглядами Иван Егоров пожал плечами:

– Коли ты придумал, Ондрейко, тебе и исполнять. Выбери охотников да отправляйтесь. Где лес прямослойный брать, вам ведомо. Токмо осторожнее там! Дикари здешние с каждой встречей все умнее и опасливее становятся. Не попадитесь!

Как это всегда умеют делать казаки, собрались «корабельщики» мигом и ухитрились отчалить уже через час, растворившись в ночи. Только Кольша Огнев уже в темноте пригнал обратно опустевшую ношву.

Спустя десять дней охотники вернулись на плотах из отборной древесины, с удивлением поведав:

– Нет больше на тамошней луговине дикарского лагеря! Бросили. Вестимо, надоело гибнуть раз за разом на одном и том же месте.

– Это славно, други мои! – пуще всех обрадовался отец Амвросий. – Уходят язычники с земель, христианство отведавших! Теряется власть бесовская над реками и лесами. Ныне, выходит, сей край мира колдовского наш, никто, кроме христиан, в нем не живет?

– Не живет, – согласился Ондрейко. – Наши земли стали к северу от реки. Отвоевали.

– Так надо пользоваться, закреплять волю свою!

– Надо, – согласился кормчий. – Токмо как?

Вопрос повис в воздухе, поскольку на отвоеванных землях никто, кроме самих казаков, вроде бы и не жил…

* * *

Пока новоявленные корабельщики начали изучать неведомое ремесло, безотказный Маюни опять отправился в путь, на этот раз с отрядом Ганса Штраубе. В два захода казаки перевезли на берег фальконет с небольшим припасом, трое новеньких саней с широкими полозьями, кулек соленого мяса и вдоль берега двинулись в путь, впрягшись в упряжку из широких ремней.

Впрочем, пустые сани легко скользили по крупногалечному пляжу, и всего за пару часов казаки добрались до уже знакомого стойбища, где немец с видимым удовольствием приказал разбирать каркасы и возить драгоценную слоновую кость на берег, дабы потом забрать лодкой.

– Тебе же, остяк, поручение особое, – обратился он к пареньку. – Ты ведь охотник? Мы ныне как раз на охоту и вышли. Надобно нам товлынгов выследить, хотя бы пяток. Людям на мясо, стругам на обшивку. Мыслю, фальконет их голову пробьет, не прочнее бревен они будут? Избы, знамо, навылет ядро прошивает и далее летит… Но пуще того нужны нам стойбища менквов здешних с такими вот хижинами, – немец указал на «дом из слоновой кости». – Справишься?

– Земля большая, да-а… – неуверенно ответил Маюни.

– Ты не бойся, одного в дикие края не пошлю. Вот, Силантий и десяток его с тобой пойдут. Ты выслеживай, они охранять станут.

– Как же мне позвать вас, коли и вправду выслежу? То далеко может случиться, да-а…

– Как делаешь обычно, – пожал плечами немец. – Костерок запалите и сырую траву в пламя бросьте. Дым пойдет, по нему и определим.

Ганс Штраубе вернулся к разоряемому стойбищу, оставив паренька чесать рукой в затылке.

– Ну, сказывай, проводник, – кивнул ему Силантий Андреев. – Куда пойдем?

– Туда! – наугад ткнул рукой в тундру Маюни и пошел туда, куда глаза глядят. – Да-а…

Казаки – Силантий, Ухтымка, Матвей и Кудеяр, – переглянувшись, отправились следом.

Первые пару верст остяк брел безо всякого смысла, просто поглядывая по сторонам. Однако через час ему на глаза попался ручей, и проводник круто свернул, ускорив шаг.

– Заметил чего, друже? – устремились следом казаки.

Маюни, не отвечая, дошел до протоки, присел, зачерпнул воды, попил, посмотрел направление потока.

– Чего молчишь? – остановился рядом десятник.

– Вода нужна всем, – ответил охотник. – И менквам, и товлынгам, и волчатникам, да-а. Хочешь найти зверя – ищи водопой. У моря стойбище есть, там искать нечего. Пошли наверх.

Наконец-то ощутив азарт, остяк устремился вдоль берега, примерно через час остановился, присел среди камней, принюхиваясь.

– Чего тут такое, Маюни? – спросил Кудеяр.

– А ты разве не видишь? Вон, мох содран и трава ощипана, да-а. Но это, похоже, олени. Они рядом с менквами пить не станут… – Следопыт пошел дальше, то ускоряя, то замедляя шаг, перепрыгнул пару ручейков, пригнулся возле еще одного пляжика, опустился на колено, потрогал ладонью воду: – Да-а…

– Чего, «да-а», остяк? – на этот раз возмутился Матвей. – Что «да-а»? Ты сказывай. Непонятно же ничего.

– Вот, видишь царапину на дне? Везде тина, а тут полоска? Не пил тут кто-то, черпал, да-а… – Паренек ухватил ладонями воду, сделал несколько глотков. – Глубоко черпал, небрежно, да-а…

Паренек поднялся, огляделся, облизнув губы, решительно направился на север, время от времени нагибаясь ниже и снова выпрямляясь. Теперь казаки и сами стали замечать то свороченный с камушка кусок мха, то смятую траву, то сдернутый ком земли в низине. Внезапно Маюни остановился, принюхался, покрутился, свернул влево, несколько раз прыгнул с камня на камень, замер над выемкой меж валунами:

– Силантий! Иди сюда, десятник. Посмотри.

Казаки приблизились, встали кружком.

– Ух ты, говно! – высказал общее недоумение молодой казак. – К нему звал?

– Человеческое! – ткнул пальцем вниз остяк. – Менквы крупные кучи наваливают и с запахом тухлым, да-а. А это едкое!

– Может, пойдем отсюда, Маюни? – попросил Силантий Андреев.

– Вы не понимаете, да-а? – укорил казаков охотник. – Здесь были сир-тя!

– От, проклятье! – Воины невольно потянулись к оружию. – И чего им тут понадобилось?

Остяк молча вернулся к тропе, побежал по ней. Еще час, и они вышли к обширному стойбищу из пяти округлых домов, разбросанных в низине между пологими взгорками. Здесь было тихо и слегка пахло тухлятиной.

Маюни заметался, нырнул в один дом, в другой, остановился:

– Недавно ушли. Мыслю, дней шесть-семь тому. Пыли мало, да-а. Но есть.

– И что?

– Сир-тя менквов собирают, да-а… С самых дальних кочевий. Тех, куда дракон не летает. Не поленились, пешими пришли.

– И что? – повторил вопрос Кудеяр.

– А супротив кого они, помысли, людоедов сбирают, племяш? – отвесил ему подзатыльник Силантий. – Вестимо, новый замысел у колдунов появился.

Маюни же тем временем набрал сухих колосков, травинок, веточек, какой-то мелкой щепы и хрустящего мха, свалил все это в кучу, высек на трут искру, раздул, запалил бересту, подсунул под самый низ охапки. Когда занялось, надрал травы зеленой, свежей. Бухнул в пламя и махнул рукой: