Я перешла на другую сторону улицы и поднялась по сорока с лишним ступенькам на пешеходную дорожку. Уверенно шагая вдоль решетки, я подошла к нужной опоре, чтобы положить пакет на окно, как в прошлый раз. Тут позади меня раздался оглушительный грохот поезда. Его фары осветили весь мост. Я подождала, пока он проедет мимо. Любопытно, что свет мощных фар помог мне разглядеть, что больше на мосту никого нет. Пока все шло хорошо.

Добравшись до опоры, я вошла внутрь, раскрыла сумочку и вытащила пакет. Стараясь не смахнуть с него бетонную крошку, я положила его в узкое окно, протолкнув как можно дальше. В окне было совсем темно, поэтому никто не мог увидеть пакет и позариться на него. В конце концов, кому нужен кусок бетона? Довольная, что мне удалось доставить пакет, я дошла до середины моста, глядя на темные воды Москвы-реки. Все было спокойно.

Как и раньше, я прошла назад сквозь опору и спустилась по лестнице. Я знала, что мне предстоит в течение часа гулять по окрестным районам, прежде чем я смогу вернуться за пакетом Тригона. Когда до земли оставалось четыре ступеньки, я заметила, как с кладбища вышли трое мужчин в белых рубашках. Они быстро перешли дорогу и направились ко мне.

У подножия лестницы эти мужчины схватили меня за руки — по одному с каждой стороны. Третий встал передо мной. Я гадала: изнасилуют меня, ограбят или еще того хуже. Пока они держали меня, я чувствовала исходивший от них противный запах мужского пота.

В это мгновение из-под моста появился фургон. Пассажирские двери открылись, наружу вышли десять или двадцать мужчин. Казалось, к нам приехал цирк, в котором не было недостатка в клоунах. Но это были не клоуны. А громилы.

Вариантов было два: либо они знали о Тригоне, арестовали его и устроили засаду, либо я привела их к мосту, где они увидели, как я делаю закладку. Но второе было маловероятно. Меня никто не видел. Там никого не было.

Рассуждая таким образом, я громко сказала:

— Вы не можете меня удерживать. Отпустите меня. Я американка. Вы должны позвонить в посольство по номеру 252–00–11.

Глупо, конечно, но я знала этот телефон и озвучила его на случай, если кто-то решит записать номер и действительно совершить звонок.

Я моментально разозлилась. Я не хотела, чтобы меня удерживали. Меня не держали так крепко с тех пор, как мне было четыре года. В гневе я принялась пинаться и хорошенько ударила кому-то по кости. Оказалось, что удар пришелся в голень мужчины в белой рубашке, который стоял напротив меня. После этого он наклонился и взял меня за ноги. Я повисла над землей: двое мужчин держали меня за руки, а третий за ноги. Вряд ли они готовы были долго держать меня в таком положении, но пока это помогало им обездвижить меня. Я провисела в воздухе еще несколько минут.

Позже мы услышали, что я отправила двух офицеров КГБ в больницу, хорошенько врезав им промеж ног. Так и рождаются легенды. Я всячески отрицала эти слухи, хотя некоторые и говорили, что это вполне естественная реакция.

Крупный, солидный мужчина в темном костюме, явно начальник, по-английски велел мне сохранять спокойствие. Он был вежлив, но убедителен. Я повторила свою мантру: назвала свое имя и номер телефона посольства. С точки зрения мужчины в костюме, я излишне драматизировала ситуацию. Но я лишь пыталась предупредить Тригона, чтобы он не приближался к мосту, если вдруг он еще жив и прячется рядом.

Мужчина в костюме принял командование, и меня медленно поставили на землю. Двое других мужчин не отпускали моих рук, и я по-прежнему чувствовала их противный телесный запах.

Когда они схватили меня, я рефлекторно прижала сумочку к груди. Чего еще ожидать от женщины? Но этим движением я вынудила мужчин коснуться моей груди. Мужчина слева взволнованно объявил, что у меня что-то спрятано под мышкой. Мужчина в костюме велел им выяснить, что я скрываю. Сначала у меня из рук выхватили сумочку, а затем вытащили блузку из-за пояса и грубо расстегнули ее, чтобы достать неизвестный объект, прикрепленный к моему телу.

Уверена, они подозревали, что я скрываю оружие. Я же точно знала, что это радиоприемник в маленьком, специально сшитом мешочке, прикрепленном на липучке к моему бюстгальтеру. Какой удобной штукой была липучка! Я впервые в жизни увидела ее и нашла ей применение в своей шпионской игре.

Ведомственный фотограф принялся делать снимки на большой фотоаппарат со вспышкой, снимая даже грубые руки офицеров КГБ, которые обыскивали меня. Нет ничего удивительного в том, что в такой неудобной, унизительной обстановке фотографироваться вовсе не хочется. Я вспомнила, как осужденные прикрывают лица рубашками, когда видят направленные на себя объективы фотоаппаратов, и прекрасно поняла этих горе-преступников.

Но фотограф запечатлел этот ожесточенный момент на пленку. Рассерженная, на снимке я вырываюсь, пока они лапают меня под блузкой, а мой кулак отведен назад, словно я готовлюсь сделать левый хук.

Наконец они вытащили маленький приемник, который мы использовали, чтобы следить за группами наблюдения КГБ. Они обнаружили, что к нему прикреплена петля из кабеля в пластиковой обмотке — присоединенная к передатчику антенна. Много грубых рук протянулось к моей шее, чтобы снять эту петлю. Тот, кто наконец заполучил ее, решил, что это передатчик, и заговорил, поднеся к губам антенну на стыке шейной петли и соединительного кабеля. Я на миг улыбнулась, поняв, что они ничего не смыслят в технике. Само собой, моя улыбка быстро померкла: ситуация была не из лучших.

Они обыскали мою сумочку и нашли водительские права. Затем они перевернули сумочку и хорошенько ее потрясли. Я поняла, что маленькая запасная батарейка для наушника, которую я хранила на дне сумочки, вероятно, затерялась в траве на газоне вместе с моими монетами. Их небрежность избавила меня от необходимости объяснять, что это за батарейка и зачем я ношу ее с собой. Я обрадовалась, что они не знают, зачем я ношу с собой радиоприемник и как его использую. Но в этой маленькой победе чувствовался привкус горечи, ведь я начала осознавать, что случилось.

Тригона поймали.

Надругательства над собой я еще стерпела, но увидеть подготовленный для Тригона пакет, который принесли через пару минут, мне оказалось гораздо тяжелее. Бетонный тайник поднесли к моему лицу. Вспышка! И готов мой снимок с уликами. И мой снимок в распахнутой блузке, под которой шарят чужие руки. И множество снимков с громилами.

Мне нужно было разобраться в ситуации. Они знали, где лежит пакет, но я не сомневалась, что никто не видел, как я его оставила. Получается, они заставили Тригона во всем сознаться. Или получили его пакет с инструкциями для обмена на “Сетуни”. Как ни странно, страх за себя стоял у меня на втором плане, а на первом были гнев и невероятная тревога за Тригона.

В тот момент я поняла, что, когда пытаешься соображать, гнев бесполезен. Мне нужно было понять, как это случилось и что ждет меня дальше. Я должна была успокоить подгоняемые адреналином мысли и начать запоминать, что они говорят, как отвечают, что планируют и, главное, что знают. В худшем случае меня могли провозгласить персоной нон грата и депортировать из Советского Союза. В этом не было ничего катастрофического. Я была готова покинуть эту страну. Но самый страшный вопрос оставался без ответа: что случилось с Тригоном? Скорее всего, его пытали, и он погиб, но могло быть и хуже: его могли надолго заключить в тюрьму и подвергать всяческим зверствам.