Но теперь Нил всерьез насторожился, увидев, что качество снимков на 35-миллиметровую пленку стало еще хуже, чем в предыдущем пакете. Тригон всегда был аккуратен, размещал документы по центру кадра и фотографировал страницы последовательно. На новых пленках несколько сфотографированных страниц попали в кадр не целиком, были размыты или читаемы лишь частично. Большинство документов было отснято не полностью, а некоторые страницы и вовсе были сдвинуты и выходили за границы кадра. Я начала сомневаться, что Тригон останется жив. Все было не так. Тригон всегда был предсказуем, но теперь его действия стали хаотичными. Может, это был уже не Тригон? Может, кто-то пытался имитировать его тайную работу на нас?

Нам нужно было признать, что Тригон, вероятно, находится под контролем КГБ, и офицеры КГБ уменьшают количество полезной документальной информации в его пакетах и снижают ее качество. Если так, то в КГБ пытались поддерживать с нами связь, не давая нам почти никаких ценных разведданных. Мы решили продолжить операцию, списав все на черную полосу в жизни Тригона. Вместе с тем в глубине души мы понимали, что Тригон, возможно, уже встретил свой конец.

В апрельский пакет, доставленный в машину Тригона на “Парковке”, мы включили план нового объекта для следующего синхронизированного обмена, который должен был состояться в середине мая. Место под кодовым названием “Сетунь” находилось в узком окне в каменной колонне Краснолужского железнодорожного моста неподалеку от стадиона Ленина. Вдоль железнодорожных путей на перекинутом через Москву-реку мосту тянулась пешеходная дорожка. При наличии слежки сделать закладку на этом объекте было невозможно, поскольку у американца не могло быть веской причины гулять по этому мосту. Я не стала проверять объект, прежде чем его использовать, потому что было совершенно очевидно, куда класть пакет, и ошибки возникнуть не могло.

Как всегда, на совещании оперативников я описала свой график и маршрут, которым собиралась направиться на объект. По дороге домой тем вечером я волновалась больше обычного, гадая, что может случиться во время доставки. Переодевшись, я отправилась кататься по городу, надеясь выявить возможную слежку.

За три часа, проведенные на окраинах Москвы, я определила, что за мной не следят, поставила машину возле театра в центре города, где часто парковались иностранцы, спустилась в метро и, сев в вагон, начала невзначай разглядывать попутчиков. Казалось, никто не обращал на меня внимания. Сделав две пересадки, я вышла у стадиона Ленина. Наслаждаясь спокойствием и тишиной, я направилась к реке и мосту. К счастью, тем вечером на стадионе не было никакого спортивного мероприятия.

Я подошла к мосту по тянувшемуся вдоль реки тротуару, осматривая сам мост и боковые улочки, уходившие к Новодевичьему кладбищу. Уверенная, что я совершенно одна и за мной никто не следит, я поднялась на мост по сорока с лишним ступенькам. У моста было четыре опоры, по две на каждом берегу реки, по одной с каждой стороны железнодорожного полотна. Они напоминали караульные башни, увенчанные крупными декоративными шарами. Пешеходная дорожка проходила сквозь опору, где справа на уровне плеча было прорублено узкое окно.

Оказавшись внутри башни, я быстро вытащила пакет из сумки и положила на окно, постаравшись протолкнуть его подальше. В полной темноте разглядеть закладку было невозможно. Тайник был замаскирован под фрагмент темного бетона. Я незамедлительно спустилась обратно по лестнице и пошла прочь от моста, направляясь в советский район за Новодевичьим кладбищем, где планировала побродить, пока не наступит время вернуться на объект и, если повезет, найти пакет Тригона. Когда я снова вошла в башню и протянула руку к окну, сердце быстро забилось у меня в груди. С огромным облегчением я нащупала мятый молочный пакет ровно в том месте, где сама оставила закладку для Тригона. Вечер сразу стал гораздо приятнее. Я пошла обратно к метро и машине. Путь мне предстоял неблизкий.

На следующее утро я пришла в офис радостная. Получив пакет от Тригона, я решила, что мы снова в игре. Но мой оптимизм померк, когда Нил принес письмо от Тригона, снятое на 35-миллиметровую пленку. Тригон сказал, что КГБ проводит новую проверку в его отделе. Он решил сотрудничать с КГБ и начать шпионить за коллегами, надеясь, что доносы на других отведут подозрения от него. Документов в пакете не оказалось. Нам приходилось признать, что ситуация с Тригоном становилась все хуже. Мы опасались худшего, и худшее становилось все более реальным. Тригон мог находиться под контролем КГБ, ведь на этот раз он не прислал нам ни единого документа.

В оставленном на объекте “Сетунь” пакете мы сообщили Тригону дату следующего обмена в “Лесу” — он должен был состояться 28 июня 1977 года. Мы не приложили к инструкции плана объекта, потому что он его уже прекрасно знал. Мы также не попросили его накануне поставить машину на “Парковке”, полагая, что он догадается сам.

Сразу после обеда в день обмена Тим созвал оперативников на краткое совещание, чтобы пройтись по моему плану на вечер и обсудить проблемы, с которыми я могу столкнуться. Никто не признавал, что мы всерьез сомневаемся, жив ли до сих пор Тригон. Все указывало на то, что дела плохи. Я также хорошо продумала, какой сигнал оставлю, чтобы сообщить об успешном завершении операции. Мне хотелось быть уверенной, что в случае моего ареста мне незамедлительно придут на помощь.

В 18:00 я забрала пакет у Нила. Услышав его сдержанное “удачи”, я отправилась домой. Молодой милиционер поздоровался со мной, когда я пробежала мимо него к дому, чтобы переодеться, потому что вдруг хлынул ливень, хотя ливни в Москве шли редко. Выезжая со двора, я поняла, что тем вечером мне сухой не остаться. Два часа я каталась по окраинам, пытаясь выявить слежку, а затем поставила машину на узкой улице и спустилась в метро. Под дождем я пошла по знакомому тротуару Кутузовского проспекта к парку. На мне был темный однотонный дождевик, который не отличался от одежды советских женщин, встречавшихся мне на улице. Хотя мне не помешал бы зонтик, в Москве под зонтами ходили редко, и я решила не привлекать к себе внимания.

Пакет был упакован в полено, похожее на то, что мы раньше использовали в “Лесу”, но, к счастью, короче и тоньше. Как и в прошлый раз, я засунула его за ремень и придерживала рукой. Мне хотелось передать Тригону личное сообщение, нагрев полено теплом своего тела, ведь это был единственный доступный нам в ночи человеческий контакт. Таким образом я пыталась компенсировать безличный характер наших обменов. Под свободным дождевиком полена не было видно.

Тем вечером Тригон не проехал мимо меня на машине с Хвостатой. В парке вообще не было машин. Я пошла среди деревьев и скоро поравнялась с кустом, под которым пряталась несколько месяцев назад. Из-за дождя все было иначе. Монотонный шум существенно ограничивал слышимость — я не могла понять, не прячется ли кто-то рядом. Я всегда прислушивалась к шорохам: хрусту ломаемых веток, шуршанию листвы, — которые могли оповестить меня о присутствии другого человека. Остановившись на темной тропинке, я пыталась убедить себя, что в парке никого нет. Я также понимала, что пришла позже обычного. Мне нужно было оставить полено и выйти из парка, чтобы не столкнуться с Тригоном. Мне не хотелось, чтобы он прервал операцию из-за меня.