Мой поспешный отъезд из Москвы, состоявшийся на следующий день после короткой ночи, когда мне не удалось даже толком поспать, слишком хорошо напомнил мне о подобной ночи и подобном рейсе пять лет назад, когда я попрощалась с Лаосом. Возможно, такова была моя карма: перемены в моей жизни происходили под влиянием катастроф. Позже я пришла к выводу, что мои заграничные командировки проходят по одной и той же схеме, и решила запомнить это на будущее, если однажды я снова получу назначение.

Наш самолет приземлился в аэропорту имени Даллеса в воскресенье днем. Стоял прекрасный жаркий летний день. Я старалась не привлекать к себе внимания, когда мы вышли из автобуса возле терминала, но не успели мы дойти до паспортного контроля, как я с удивлением услышала, что меня вызывают по громкоговорителю. Моя реакция выдала всю мою московскую паранойю. Я два года прожила в тени и безвестности. Я не хотела, чтобы люди знали, кто я такая. Теперь же в аэропорту все знали, кто я и что я где-то рядом.

Я быстро подошла к сотруднику иммиграционной службы, который направлял людей в очереди на паспортный контроль, и сказала, что меня вызывают. Он проводил нас к боковому выходу, где другой офицер быстро проверил наши паспорта и показал нам, где находятся багажные ленты. Перед отъездом из Москвы у меня не было времени вернуться в свою квартиру. Кроме того, мне не хотелось, чтобы за мной следили офицеры КГБ, как случилось, когда я поехала за своей машиной. В зоне выдаче багажа аэропорта имени Даллеса дружелюбный таможенник показал нам на большие, окантованные резиной черные двери, за которыми стояли встречающие.

Когда двери открылись, я увидела Джека и Сьюзи в компании незнакомого офицера, который, как оказалось, работал в службе безопасности и приехал на тот случай, если у меня возникнут проблемы на паспортном контроле. Пока мы шли к машине, Сьюзи сказала, что заметила двух мужчин в костюмах, которые стояли в стороне от основной толпы и внимательно всматривались в лица прибывающих пассажиров. Увидев меня, они развернулись и ушли. Позже мы узнали, что офицерам КГБ из Москвы, которые работали в советском посольстве в США, было поручено подтвердить, что я добралась без промедлений. Объявление по громкоговорителю сослужило им добрую службу.

Я вернулась домой навсегда. Москвы мне хватило, и я это понимала.

Джек и Сьюзи приняли нас у себя дома, вместо того чтобы отправить в местную гостиницу “Маклин”. У них было двое маленьких детей, которые на время уступили нам свои комнаты. Я всегда полагала, что Джек хотел сделать мое возвращение домой как можно менее травмирующим, несмотря на обстоятельства. Я заметила, как он рассердился, узнав, что я даже не успела собрать одежду. Когда ему что-то не нравилось, мышцы у него на челюсти, прямо под мочкой уха, начинали ходить ходуном. Он велел Джину удостовериться, чтобы мой отъезд из Москвы показался русским спокойным, словно я уезжала по собственной воле. Я объяснила, что перед рейсом у меня просто не нашлось времени заехать домой, ведь аэропорт находился на другом конце города. Когда Джек сказал мне, что в понедельник днем меня ожидает у себя директор центральной разведки Стэнсфилд Тернер, я поняла, что первым делом наутро отправлюсь обновлять свой гардероб.

Тем вечером за ужином Джек сказал, что в понедельник должен встретить Тима в аэропорту имени Даллеса. В прошлый четверг Тим улетел из Москвы в Лондон, решив взять короткий отпуск, прежде чем возвращаться в штаб-квартиру. Он и не догадывался, что я его опередила, а Джеку вовсе не хотелось рассказывать ему печальную историю той пятничной ночи. Мы с Джеком понимали, что Тим сильно расстроится, когда узнает новости о Тригоне.

На следующее утро Сьюзи с радостью отправилась со мной в Тайсонс-Корнер, где только что открылся универмаг “Блумингдейл”. Продавщица обрадовалась, услышав, что мне нужно приобрести полный комплект одежды, но весьма удивилась, когда я спросила, можно ли мне прямо в примерочной переодеться в новые вещи, чтобы в них и уйти из магазина. С помощью Сьюзи я выбрала бюстгальтер и трусики, чулки и комбинацию, туфли и сумочку в дополнение к бирюзовому платью с запахом от Дианы фон Фюрстенберг, которое как раз было в моде. Сьюзи рассмеялась, когда я с помпой вышла из кабинки, наконец избавившись от московского ансамбля из розовых брюк и майки, дополненных сандалиями на пробковой платформе. Она заверила меня, что после преображения я выглядела профессионально, но женственно, а также что мой ансамбль прекрасно подходил для встречи с директором центральной разведки и руководством секции советских восточноевропейских стран, которое с нетерпением ожидало моего возвращения в штаб-квартиру, чтобы услышать всю историю из первых уст. Сьюзи довезла меня до штаб-квартиры, высадила у входа и обняла, пожелав удачи.

Я ожидала, что день будет сложным, ведь мне придется снова и снова повторять свою историю перед начальником секции советских восточноевропейских стран Джорджем Каларисом, который вполне мог решить, что я сама виновата в случившемся. Однако он оказался рассудителен и прагматичен и захотел узнать все в деталях. Между встречами с руководителями я сидела в большом кабинете в передней части секции, находившейся на пятом этаже. Я предположила, что меня решили изолировать от коллег, до которых только начали доходить слухи о моем возвращении. Никому в ЦРУ не хотелось, чтобы новости о моем аресте просочились в прессу.

Ближе к обеду ко мне пришел человек, который помог мне успокоиться и справиться с необходимостью снова и снова рассказывать о своем аресте, опасаясь, что все во мне сомневаются. Этим человеком был Дик, глава европейской секции. Невероятно участливый, он ласково взглянул на меня и сказал, что бывал в такой же ситуации, хотя сам провел в Москве всего несколько недель. Он признался, что ему принадлежит рекорд: его арестовали и объявили персоной нон грата за самое короткое время. Мы посмеялись над этим, но также вспомнили отважных агентов, которые отдали свою жизнь за правое дело. Дик придал мне уверенности в сложной ситуации. Он не понаслышке знал, как нелегко мне придется. Переживая обо мне, он хотел, чтобы я знала, что он всегда будет рядом, если мне понадобится помощь.

Само собой, на всех моих встречах ребром стоял вопрос о том, что случилось с Тригоном и как в КГБ узнали, где находится “Сетунь”. Я долго ездила по улицам и успела удостовериться, что слежки за мной не было. Я понимала, что некоторые офицеры из штаб-квартиры по-прежнему во мне сомневались. При этом было очевидно, что тем вечером сотрудникам КГБ не нужно было ни за кем следить, потому что они заранее узнали, что кто-то из ЦРУ придет на объект “Сетунь”, где можно будет устроить засаду и произвести арест. Они заранее заняли позицию, пригнав к мосту фургон, полный людей, а также вызвав милиционера для соблюдения формальностей.

Я не могла объяснить, откуда в КГБ узнали, где припаркована моя машина. Возможно, ее обнаружили в ходе розыскных мероприятий. Поскольку офицеры, которые ждали меня на объекте “Сетунь”, не знали, как меня зовут и где я работаю, пока не нашли мое удостоверение личности, и понятия не имели, что я говорю по-русски, я считала, что они не располагали этой информацией в момент моего ареста. Во время допроса на Лубянке следователь назвал меня курьером, и это подтверждало, что в КГБ не знали, чем я занималась во время своей командировки в Москву. Хотя мы обсуждали все возможности, в глубине души я все сильнее верила, что Тригона арестовали не потому, что я не заметила слежку в ходе одной из предыдущих операций.