А потом Дарья приготовила мне пенную ванну, и я с удовольствием погрузился в теплую воду так, чтобы не намочить повязку на шее. Не стесняясь, она зашла в ванную, положила на стиральную машинку банное полотенце, чистое белье и даже халат. Видимо, наследство покойного мужа. Что, впрочем, меня не смутило. И кладбищенская хандра не усугубилась, напротив, казалось, она растворяется в мыльной воде вместе с грязью.

Из ванной я вышел в приподнятом настроении, в голове просветлело, разогретая кровь бодро струилась по жилам, но при этом усталость валила меня с ног. И сев на стул за кухонным столом, я понял, что сам, на своих двоих, уйти отсюда не смогу.

Дарья стояла у плиты, в переднике поверх уютного домашнего костюма.

– Помнишь, я обещала приготовить полноценный ужин? – сказала она, не поворачивая ко мне головы.

– Уверен, у тебя неплохо получится, – сказал я, клюнув носом.

Кухню заполнял столь ароматно-вкусный запах, что ни о каком сне, казалось, нельзя было и думать. Я и не думал, но сон сам по себе склеивал мои веки.

– Сейчас отбивные будут готовы... Но не в том дело. Извини, что так вышло.

– Как?

– Обещала ужин, а сама не пришла... И ты знаешь, почему?

– Ты хочешь об этом поговорить?

– Нет, но... Я думала, у тебя с ней просто так, а это была любовь. Извини, что не уважала твои чувства...

– Да нет, не за что извиняться, я же не жалуюсь... А есть я не хочу, мне бы поспать чуток.

– Ну вот, а говоришь, не жалуешься, – саркастически усмехнулась она.

– Нет, я серьезно... Очень-очень устал...

– Я тебе уже постелила, там диван-кровать, – кивнула она в сторону комнаты. И немного подумав, с досадой спросила: – Может, поужинаешь?

Я вспомнил, как в детстве ждал Нового года. Девять часов вечера, но уже очень хочется спать. И еще в печке так уютно потрескивают поленья, и подушка такая мягкая... Просишь родителей, чтобы в двенадцать ночи разбудили. Будят, но тебе уже все равно, что там творится в мире, Старый год или Новый. Спать, спать...

– Ну, если сегодня Новый год... – ляпнул я.

– Лето на дворе, какой Новый год? – удивленно посмотрела на меня Дарья.

– А вот такой паршивый Новый год... Знаешь, когда киллер в меня стрелял, у меня все детство перед глазами пробежало. Обычно вся жизнь прокручивается, а тут только детство. К чему это?

– К чему?

– А к тому, что выжил. И то, что ее потерял... Ты мне скажи, где справедливость?

Нахлынувшая вдруг злость взбодрила меня.

Дарья промолчала, но это не удержало меня от продолжения.

– Нет справедливости. Потому что какой-то ублюдок поставил на Олесе крест. И не только на ней. Она в земле, а он, гад, на свободе... У тебя водка есть?.. На поминки меня не позвали, но у меня ты есть... Или нет?

Хлопнула дверца холодильника, и на стол опустилась запотевшая бутылка «Столичной». Рядом встала хрустальная ваза с морковным салатом. А чуть погодя передо мной на блюде зашкворчали расплавленной сырной корочкой поданные с жару отбивные. Вкусно, сытно, пьяно... Но где же Олеся? Нет ее. И нечему радоваться. Да и не на праздник мы здесь собрались.

Дарья сидела за столом с понурой головой: похоже, она понимала, что творится у меня в душе. Мне неловко было смотреть на нее, такую грустную и подавленную, и я уже пожалел, что пришел к ней. Душу терзало ощущение, будто я в чем-то перед ней виноват.

Мы выпили, не чокаясь, три раза, на этом я решил и закончить. Но подняться из-за стола не было сил, да и аппетит вдруг не на шутку разыгрался, а еще холодная водка мягко анестезировала душу...

– Вот ты мне скажи, Дарья... Как человек скажи, не как начальник... Вот что теперь с Хряповым будет? – спросил я, чувствуя, как тяжелеет язык во рту.

– Ничего. За Боброва, может, и накажут, но свои, – тусклым голосом ответила она. – А за нашу черногайскую эпопею спросу не будет. И ты сам знаешь, почему...

– Знаю. Поэтому и спрашиваю. Олеси нет, а он по земле спокойно ходить будет. Это несправедливо.

– Свидетелей больше нет. Разве что кто-то из его окружения, – пожала плечами она.

– Кто из его окружения?

– Ну, не знаю... Я читала показания Алехиной, – взбодрившись, деловито сказала Дарья. – Она утверждает, что Бобров сам управлял своей машиной. А Хряпов нет, ему из лимузина помогли выйти. Парень был какой-то, по всей видимости, телохранитель. Описать она его не смогла, фоторобот не вышел... В общем, телохранитель мог видеть, как Хряпов убил Боброва, и еще водитель в машине находился, он тоже потенциальный свидетель... Угадай, этих ребят нашли?

– Угадал, – кивнул я.

– Что угадал?

– Не нашли.

– И не найдут. Может, их и в живых-то нет... Возможно, Хряпов и не собирался убивать своего компаньона, а раз так вышло, то всех свидетелей под нож. Так и вышло, во всяком случае, здесь, у нас. Как свиней вырезали...

– Ничего, придет и его время... Олеся еще про человека говорила, который в гостиницу к ним приходил, с мефистофельской улыбкой...

– Есть про него, – кивнула Дарья. – Но был ли он свидетелем убийства? Вряд ли. А если был, то как его допросить?.. Думаю, никак... И не найдешь, и не привлечешь...

– Не привлечешь, – кивнул я. – Даже если и найдешь.

– В любом случае Хряпов – не наша епархия, нам до него не дотянуться...

– Как знать, как знать....

– Что ты задумал? – настороженно посмотрела на меня Дарья.

– Я?! Ничего...

– А мне кажется, что задумал...

– Может, и задумал. Но пока не оформился... Олеся в земле, а эта мразь живет и радуется. Рыть под него нужно, информацию про него собирать, доказательства искать... Но мне это не по силам... В общем, спать я хочу, сил нет...

Я не собирался прощать Хряпову смерть Олеси, гибель ее товарищей по группе... А в чем виновата была перед Хряповым Вика Коротеева? Девчонка еще и жить толком не начинала, а киллер ее в упор, из пистолета. И кровь этой девочки на совести московского подлеца... Я еще не знал, что сделаю с этим подонком, но в Москву обязательно поеду. Встречусь с ним, загляну ему в глаза, а тогда уже решу, что делать дальше... Одно знаю точно, спуску ему не дам... Но с Дарьей делиться своими соображениями я не стал. Все-таки она мой начальник и вряд ли одобрит мою авантюру. Более того, попытается меня удержать...

– Спать хочу, – поднимаясь из-за стола, повторил я.

Все-таки я смог дойти до комнаты, уронил себя в расправленную постель.

Хрустящее белье стерильно пахло горной лавандой. Но еще я уловил запах Дарьи; неудивительно, ведь она спала на этой кровати. Спала в холодной постели, оплакивая погибшего мужа... Теперь здесь лежал я, оплакивая Олесю. И с грустью думая о том, что с Дарьей у нас не сложилось. Где-то в глубине души я жалел о том, что мы не стали близки. Но разве я смогу себе в том признаться? Нет. Во всяком случае, пока не потускнеет память об Олесе...