Разумеется, сам бей Девлет-Гирей руки простукиванием полов не марал — он знал, что получит свою долю добычи, и был совершенно спокоен, следуя во главе двух сотен верных телохранителей следом за чертыхающимся Менги-нукером.

А Тирц, предусмотрительно не приближаясь к засекам ближе полукилометра, внимательно вглядывался в московский оборонительный вал. Теперь он понимал, почему Девлет-Гирею пару лет назад не удалось пройти дальше Тулы, почему набеги крымских татар, в основном, ограничивались порубежными землями, Великим Литовским княжеством и Польшей иже с ним.

Засечная черта тянулась от Тулы в обе стороны на сотни километров, местами представляя из себя земляную стену пяти-шестиметровой высоты, ощетинившуюся множеством торчащих наружу остро отточенных кольев, протиснуться между которыми было трудно даже пешему, а уж для конных она казалась и вовсе неодолимой.

Правда, если говорить о «пеших» — следовало помянуть и о том, что по ту сторону маячили стрелецкие бердыши. А значит, «протискиваться» так просто противнику бы не дали. Точно так же, как не дали бы и пытаться прорубить в стене проход — снести колья топорами, а потом срыть верхнюю часть вала, скидывая землю к подножию, чтобы смогла пройти конница и обозы.

— Да уж, это почище Великой Китайской Стены будет…

— Что ты говоришь, Менги-нукер? — подъехал ближе бей.

— Нехило русские постарались. Можно подумать, от Змея-Горыныча огород собрались защищать.

— Купцы рассказывают, — добавил Гирей, — эта стена не одна. Через полста верст стоит еще, точно такая же. Земляная в поле и завалы из деревьев поперек лесов. Нигде, кроме как через ворота Тулы, ни конному, ни с повозкой не проехать. И крепостицы небольшие стоят, со стрельцами.

— Само собой, — кивнул русский. — Гарнизоны для обороны укрепрайона. Едрит твою мать! — Он саданул ни в чем не повинную лошадь кулаком по лопатке. Та испуганно заржала и попятилась на несколько шагов вбок. — Если мы не растопчем посевы там, за стеной, — указал на засечный вал Менги-нукер, — все наши старания здесь, по эту сторону — кошкины слезы. Мы просто вычистим в очередной раз Дикое поле, а Россия останется жить в прежних пределах! Нам нужно туда, в самую мякоть. К Мурому, Туле, Владимиру, Звенигороду. К самой Москве, в конце концов!

— Ты мог бы, — осторожно намекнул Гирей, — ты мог бы попросить у великого султана пушки…

На Девлета произвело огромное впечатление то, как на Балканах османская артиллерия стирала с лица земли казавшиеся неприступными мадьярские и словацкие замки и башни городов. Он надолго запомнил, в чем основа могущества султана, и теперь веровал в пушки, как европейские рыцари — в свои тяжелые мечи.

— Тут не пушки нужны, тут установка «Град», и не одна потребуется. И пара дивизионов гаубиц. Плюс пара часов огневой подготовки перед атакой. Тогда, может, проходы для конницы и появятся, а стрельцы разбегутся. А пушечные ядра… — Менги-нукер покачал головой. — Сам подумай: пушки подводить на расстояние выстрела понадобится, плюс несколько дней стрельбы, чтобы выбить колья и срыть часть вала. За это время даже тупой русский воевода сообразит, в каком месте намечается прорыв, подведет свою артиллерию и резервы и устроит прорывающимся через вал нукерам хорошую кровавую баню. С таким же успехом можно штурмовать саму Тулу. Там хоть подъезды удобные.

— А если ломать засеку не в одном месте, а в нескольких?

— Ты правильно мыслишь, хан, — усмехнулся Русский. — Но если султан даст тебе столько пушек, тебе наверняка захочется править не в дикой немытой России, а в Стамбульском дворце.

— Тогда что делать?

— Не знаю… — задумчиво прикусил губу султанский посланец. — Не знаю.

Они поворотили коней и направились назад, к Ельцу.

На дорогах то и дело попадались распухшие от жары мертвецы, полуразделанные лошадиные туши, сломанные возки, валялись какие-то тряпки, потерянные миски, ложки, деревянные вилы. Татарские разъезды умело вычищали землю, попавшуюся на несколько дней им во власть. Десяткам тысяч загнанных в леса и города людей и в голову не могло прийти, что свалившаяся на их головы беда, что нукеры на улицах деревень и всех проезжих дорогах — это всего лишь второстепенное воздействие, случайное дополнение к главному: к желанию ближнего советника Гирей-бея своими глазами взглянуть на Засечную черту.

Три дня пути к Ельцу Менги-нукер молчал, бессмысленно уставясь в переднюю луку седла и забывая трогать поводья, чтобы повернуть лошадь в ту или иную сторону. Временами он начинал тихо ругаться, иногда отрицательно мотал головой. Похоже, никаких умных мыслей в его голову пока не приходило.

В лагере возвращение бея встретили с радостью. За минувшую неделю почти пятнадцатитысячный табун караулящего Елец отряда успел сожрать до земли всю траву в округе, и теперь его, разбив на небольшие стада, приходилось гонять на пастбища за несколько верст, оставляя нукеров пешими. Захваченный в ближних деревнях скот съели, охотиться в лесах никто не умел, а резать боевых коней нукеры не хотели. Настала пора уходить домой.

— Завтра, — кратко пообещал уставший бей, уходя в шатер, и радостная весть тут же разнеслась среди ногайцев: набегу конец! Они возвращаются в степь, к родным кочевьям.

Тирц, вернувшись в свой походный шатер, так же бессильно упал на ковры и закрыл глаза. Но даже теперь перед глазами маячили остро заточенные колья и земляные валы, валы и колья, колья и валы…

— Ты голоден, ифрит? — спросила его невольница. — Может, тебе налить освежающего настоя?

Русский раскрыл глаза. Потом рывком сел и схватил ее за руку:

— Ты же ведьма! Ведьма, я знаю. Настоящая.

— Я… Нет… — попыталась женщина выкрутить ладонь из его лапы.

— Ведьма! — уверенно кивнул Тирц. — Меня вычислила, и Юльку из «Шатунов» засекла. А ну-ка, скажи: ты можешь командовать муравьями? Или короедами? Ну, говори!

— Пусти, больно… — упала невольница на колени. — Ничего я не могу.

— Врешь, можешь! Все ведьмы способны на что-нибудь этакое. Можешь…

— Больно! — закричала женщина.

— Это еще не больно, — покачал он головой. — Больно будет, если ты мне не поможешь, ведьма. Ты даже не представляешь, как больно иногда бывает человеку.

— Но я не могу… — заплакала от рези в вывернутой руке шаманка. — Не умею…

— А ты спроси. У этой… праматери своей спроси. Она ведь хотела сохранить свою внучку? И даже, по глупости своей, ухитрилась нагадать ей долгую счастливую жизнь. — Тирц наклонился и прошептал женщине на ушко: — Но если вы с прамамашей не поможете мне снести русский вал… Ты мне будешь совершенно не нужна. И дни твои окажутся совсем не долгими и о-очень несчастливыми.

Впрочем, как ни хотелось Менги-нукеру на следующий же день отправить свою невольницу «по лезвию ножа», но на этот раз бескормица оказалась важнее его прихоти, и татарский отряд снялся со своего места, быстрым маршем преодолел полтораста верст до Оскола и остановился перед ним, пропуская за своей спиной груженые добычей и полоном сотни. А затем, когда тяжелые обозы, переваливаясь на кочках грунтовой дороги скрылись вдалеке, увозя, в том числе, шатры Девлет-Гирея и его калги-султана, боевое прикрытие степняков поднялось в седло и стремительно умчалось в родные просторы.