— Маша, я сделаю вид, что ничего не слышал.

— Хорошо. — Она улыбнулась, заправляя за ухо кудрявую прядь. — Тогда я запишусь на прием к твоей Елене Георгиевне. Я разыграю такую депрессию, в которую меня ввел один безответственный мужчина, что она не будет знать, куда деваться! Я объясню ей, что именно такие незадачливые трусы-любовники доводят бедных, доверчивых девушек до самоубийства.

— Ты не сделаешь этого… — прошептал Деревской. В груди неприятно закололо. Сердце, сбившись с ритма, застучало прерывисто — то быстро, то замедляясь. Говорить стало трудно. — Ты не сделаешь, Маша, ты не…

— Сделаю, потому что ты меня обидел. — Маша надула губки. — Котик, у тебя порыв честности и гуманизма? Ты вдруг вспомнил о существовании жены, детей? Понимаю. Зов крови, да? Может быть, тебе нужно просто пару дней побыть дома? Так зачем такой шторм, такой пафос? Я ведь ни о чем тебя не спрашиваю, ни на чем не настаиваю. Просто люби меня, будь рядом, когда можешь.

— Не настаиваешь, пока чувствуешь, что поводок в твоих руках.

— У нас не отношения хозяин — раб. Мы с тобой демократы в вопросах любви.

Маша посчитала, что одеяло может снова немного съехать вниз, открывая ее достоинства. Пусть опомнится, несчастный! Ведь она столько усилий потратила на сексуальное просвещение этого увальня. И пожалуй, могла бы гордиться своим учеником, если бы он не собрался вот так резко прервать отношения. А ей сейчас очень даже необходимо, чтобы голос профессора Деревского звучал в ее пользу. Накрутит его женушка, перекукует, и пиши пропало. Не будет ей жизни в отделе, диссертацию зарубят, карьере конец.

Это Деревской сейчас такой добрый, а пройдет пара дней — запоет иначе. Маша зло сощурилась, глядя на растерявшегося Ивана. Она подумала о том, что ему очень не хватает очков на переносице. Таких круглых, в жуткой черной оправе. Тогда он выглядел бы еще более жалким и потерянным. Думай, профессор, как выкрутиться из ситуации. За удовольствие нужно платить. Это сказала не она, но явно человек не глупый.

— Маша, то, что ты говоришь, отвратительно. — Деревской устало потерев лоб. — Как будто это не со мной происходит.

— Я поняла. У тебя раньше любовницы были заядлыми альтруистками? — засмеялась она. — И сколько их было, таких щедрых, таких любящих? Не говори только, что я у тебя — первый опыт внебрачных удовольствий.

— Было дело. Однако не так часто, как ты думаешь. Однажды по молодости, по глупости. Другой раз — бес попутал. Курортный роман не в счет. — Иван покачал головой. — Впрочем, тебя все это не касается.

— Ошибаешься. — Маша ослепительно улыбнулась. — Ты в очередной раз предал свою женушку.

— Я виноват. Не смог устоять, а потом… Хотел быть благодарным. Мне было хорошо с тобой. Я считал себя недостойным твоих ласк. Давил комплекс неполноценности шелестящими купюрами. Ты их принимала, и я чувствовал себя достойным твоей любви. Любви?.. Маш, а зачем тебе все это нужно? Ну, со мной ясно: возрастной кризис, нелады с супругой. А тебе зачем? У тебя ведь ни кризиса среднего возраста, ни проблем с мужем, детьми. Живи, наслаждайся молодостью. Зачем тебе такой динозавр, как я?

Деревской вдруг только теперь ясно представил нелепость союза, в котором он существовал. Эта кареглазая девица не любит его, иначе она никогда не позволила бы себе требовать денег за молчаливое расставание. Она банально использовала его. Ну, конечно, он нужен ей для того, чтобы спокойно продвигаться по карьерной лестнице. Как же он попался, старый дурак! Принимал все ее слова за чистую монету. Притворщица, она выставила его полным кретином. Да, можно представить, что она думала о нем после каждого свидания.

— Ты все понимаешь. — Маша поднялась, набросила синий шелковый халат. — Ты слишком умный, чтобы не понимать. Я не хочу терять время. Я хочу немного подстегнуть его.

— Ты молода, откуда в твоей головке столько прагматизма?

— Давай внесем поправочку — здравого смысла.

— Это так странно.

— Ты находишь?

Маша легко ступала по высокому ворсу коврового покрытия. Ее миниатюрная стопа утонула в мягком настиле, а синий халат, словно готовая пролиться дождем туча, несся вслед за хозяйкой. Оглянувшись, Маша вышла из комнаты. Иван проводил молодую женщину взглядом, в котором не было ничего, кроме сожаления. Деревскому захотелось поскорее покончить со всем этим.

Иван зашел на кухню, где Маша невозмутимо заваривала чай. У нее свои ритуалы. Утренний зеленый чай с лимоном — один из них. Скорее дань моде, чем искреннее следование желанию. Она делает только то, что нужно. Деревскому пришло в голову, что Маша все делает исключительно ради того, чтобы произвести впечатление.

— Маш, знаешь, говорят: «Поступок — все, репутация — ничто».

— И кто это у нас такой умный?

— Гете.

— И чего ты от меня ждешь?

— Ничего, на прощание я хочу сказать, что слова — это просто слова.

— Я тебе такой ликбез устроила, а ты меня вздумал учить? — вспыхнула Маша.

— Я устал от тебя.

— И мне осточертело притворяться!

Деревской покачал головой. Как же он устал от всего этого! От недавней бодрости не осталось и следа. Эта девчонка, как вампир, высосала ее. Нужно поскорее бежать отсюда.

— Вот что, Маша, — Деревской принял решение, — я дам тебе то, что ты просишь.

— Нет, профессор, не прошу, — зло усмехается та. — Я требую, а это совсем иное. Требования обычно удовлетворяют.

— Оставь свои дурацкие выводы при себе, девочка. — Иван прижал ладонь к груди. Лицо его искривила гримаса боли.

— Не надо разыгрывать инфаркт прямо на моей кухне, — раздраженно произнесла Маша, отворачиваясь, но Иван не притворялся.

Разливающуюся в груди боль можно было описать одним словом: огонь. Пламя, разбушевавшееся внутри. Оно беспощадно жгло, не давая передышки, затрудняя дыхание, застилая пеленой глаза. Иван попытался сделать глубокий вдох, но сотни кинжалов вонзились в грудь при попытке наполнить воздухом легкие. По-видимому, и Маша поняла, что Деревской не играет. Она недовольно покачала головой, помогая ему сесть на высокий табурет, стоящий у стола.

— Так жалко денег стало? — с иронией спросила она, накапав валокордин в крошечный пластиковый стаканчик. Запах лекарства мгновенно заполнил небольшое пространство кухни. — Держи.

Маша вышла из кухни. Через пару минут вернулась и вопросительно посмотрела на него.

— Полегчало?

— Спасибо.

— Не за что. — Она с нетерпением ждала, когда Деревской уйдет. — Так ты уходишь или решил остаться?

— Ухожу, ухожу. — Ивану было неприятно, что боль застала его врасплох. У девчонки создастся впечатление, что он решил вызвать к себе жалость. — В среду ты получишь деньги. Я принесу их на работу.

— Хорошо.