Сорвалось, подумал я с досадой. Или же Норберт просто не удержался от желания показать своим воинам, как можно побеждать тех, кто тупо рассчитывает только на преимущество в численности…

На другой день я продвинулся еще на несколько миль, велел разбить лагерь и выставить часовых.

Алан, которого Норберт оставил вместо себя, ходит за мной, взвинченный и постоянно вздрагивающий, будто при каждом шаге наступает на колючки.

— Ваше высочество, — сказал он наконец, — я выгляжу трусом, но мы уже, можно сказать, в окружении.

— Это не трусость, — успокоил я, — это реальная оценка. Легкая конница Мунтвига, возможно, уже пересекла всю Бриттию и подходит к границам Варт Генца.

— Что делать нам?

— Подождем возвращения Норберта, — ответил я. — Завтра он должен вернуться. С пленными или без. А уже тогда и примем решение… на основании новых данных.

Он тяжело вздохнул.

— Скорее бы эта ночь минула.

Эту ночь, как и обычно, мы коротали у костров, выставив далеко во все стороны часовых, а я отошел в темноту, перейдя на тепловое зрение, благополучно миновал часовых и взвился в холодное враждебное небо с пугающе колючими звездами.

С высоты вроде бы все пока благополучно, к нашему лагерю пока никто не подбирается, и я, сделав на всякий случай круг пошире, успокоился и пошел на юг.

Даже ночью видно, что Бриттия взбудоражена, кое-где даже пожары, то ли разбойники, то ли междоусобица, видны группы беженцев, что идут из Бриттии в сторону Варт Генца.

С заявлением, что моя основная армия уже вышла на границу, я поспешил: вон остановилась на ночь рыцарская конница в ста милях от границы, знамена не рассмотреть с высоты, да и не так и важно, Клемент ведет свои войска или доблестный сэр Геллермин, которому так осточертело организовывать бесперебойный подвоз продуктов в Савуази.

Конница все еще основная ударная сила моей армии, вернее, моих армий, однако я пролетел дальше, а там увидел такое, что птеродактилье сердце застучало взволнованно и радостно: в скудном лунном свете двигается, несмотря на ночь, огромная масса пеших воинов!

Похоже, Макс верно оценивает, насколько важно успеть продвинуться как можно дальше навстречу Мунтвигу и закрепиться там, я не учил его водить армию по ночам… с другой стороны, дни жаркие, лучше ночью, чем по солнцепеку…

Я смотрел, как медленно, но неудержимо двигаются пехотные части, их все еще недооценивают, но во главе изобретательный Макс, который сам еще не знает, что меняет всю военную тактику сражений.

Он всегда с жадностью расспрашивал меня о всевозможных битвах, я рассказывал о гоплитах, македонской фаланге, римских легионах, а он больше всего поражался тому, что некогда неграмотных крестьян удавалось обучить двигаться стройными рядами большой массой, выступать слаженно и уметь совершать сложные перестроения.

Он единственный из военачальников, что не появляется при дворе, игнорирует балы и пиры, а самозабвенно воплощает в жизнь мои рассказы.

И вот теперь его пехота шагает хоть не в ногу, это и не нужно, однако отдельными колоннами по двадцать человек по фронту и сто в длину. С первого взгляда чувствуется высокая организованность, прекрасная выучка и железная дисциплина, рухнувшая как понятие вместе с Древним Римом. Сейчас пехота Макса по слаженности действий и ударной мощи точно не уступит прославленнейшим македонским фалангам, что сокрушили не одну империю, хоть противник превосходил их по численности в десятки раз. Боюсь загадывать, но уверен… тьфу-тьфу!.. пехота Макса лучшая в мире, и вскоре об этом узнают те, с кем столкнемся.

Я прошел над всей колонной, в арьергарде пикинеры и арбалетчики, с ними обоз в сорок повозок, где наряду с полевыми кузницами везут связки стрел, мешки с наконечниками для копий и прочие необходимости для битвы.

Солдаты шагают уверенно, в колонне около тысячи воинов с длинными пиками, пятьсот арбалетчиков, лучники и немного мечников, командиры шагают по трое в ряд, в конце каждой колонны по три трубача и по капитану.

Примерно такой была в свое время швейцарская пехота, лучшая в мире, никто не мог выстоять против нее, даже прославленные немецкие наемники всякий раз терпели поражение, однако эти самые лучшие в мире солдаты так и не смогли воспользоваться преимуществами своей дисциплинированности и превосходством в умении сражаться.

В тактике швейцарцам не было равных, в стратегии они проигрывали всегда. Их заслугой было то, что, не имея средств на тяжелое рыцарское вооружение, не имея коней, сумели понять, какой сокрушительной ударной силой обладает плотный строй копейщиков, если только удается удержать линию строя и не струсить перед атакой закованных в стальные доспехи чудовищно могучих рыцарей.

Макс сделал верный вывод: в таком бою самое важное — скорость и напор, и тогда уже не копейщики в опасности перед рыцарями, а сами рыцари перед лицом полного разгрома простой и вечно презираемой пехотой.

Хотя, мне кажется, даже он, опьяненный успехами пехоты, еще не понимает, что с таким построением можно не только выдерживать удар прекрасной рыцарской конницы, но и наступать на нее, теснить, а также гнать и убивать вражеские пешие части.

Нигде, ни в какой армии, в том числе и у Мунтвига, я это специально высматривал, нет на вооружении шестиярдовых копий, какими вооружены люди Макса. Эти копья не перерубить с одного-двух ударов даже двуручным мечом, не говоря уже о том, что сам стальной наконечник такого копья больше ярда в длину.

Только пехота Макса наступает в ногу, а после того, как я ввел в употребление барабаны, еще и под их дробный, взвинчивающий нервы стук. Макс заверял меня, что прямо среди боя его пешие части могут перестраиваться в клин, каре или развернутый строй, я сам видел это на маневрах…

Еще миль за двести-триста обнаружил временный лагерь Шварцкопфа, судя по расположению. Меганвэйла пока не видать, ему из Ламбертинии идти чуть ли не вдвое дольше.

На востоке в черноте появилась светлая полоска, разделившая небо и темную землю. Я тут же развернулся, не дожидаясь рассвета.

Через час усиленного махания крыльями облака надо мной вспыхнули нежно-розовым, я добавил скорости, потом отдохну, но все равно к лагерю прибыл, когда солнце поднялось над краем и озарило золотым светом всю равнину.

Часовые схватились за оружие, когда я вышел из дальних кустов. Я издали помахал им рукой, крикнул дружелюбно:

— В Багдаде все спокойно!

Один вскрикнул сорванным голосом:

— Ваше высочество!

— Все в порядке, — заверил я. — Просто вышел прогуляться поутру. А что не заметили… так я ж старался, чтоб не заметили, ха-ха!

В лагере уже заново разжигают костры, жарят мясо, люблю этот бодрящий аромат, Бобик выметнулся мне навстречу, подозрительно обнюхал, тут же виновато помахал хвостом, дескать, если что, свистни, я тут неподалеку слежу, чтобы мясо не подгорело, зря я им оленя такого притащил, что ли…