Премиум. Офигенно.

Он переместил «набранные адреса» в корзину и выключил компьютер. Не то чтобы это было «гадко» или он был «испорченным», раз смотрел на все эти тела. Это ведь всего лишь тела. Не то чтобы, как бывает в психологических триллерах, все девицы вдруг обрели ее лицо, ничего подобного. У всех были собственные лица. Просто он вспомнил ее лицо, и вдруг ему стало дико стыдно, причем больше всего он устыдился не чего-нибудь, а омерзительности этих «рекламных» описаний, идиотских до рвоты.

Привалившись к стене аптеки «Супердраг» в хмурый последний день года, Магнус размышляет об апории Зенона Элейского о просяном зернышке. Если одно просяное зернышко падает практически бесшумно, означает ли очевидный шум при одновременном высыпании тысячи зернышек, что тысяча «ничто» в сумме дают нечто? Девушки на порносайтах лежали штабелями, сотнями тысяч, и на каждом сайте еще тысяча ссылок на тысячу других ссылок. Чтобы просмотреть хотя бы сотую часть, пришлось бы не смыкать глаз. Девушки с этих сайтов показывают свои щелки, «щели в пространстве»[65]… Прямо Шекспир.

Существовал ли реальный Шекспир?

Что такое любовь на самом деле?

Куда унесло Амбер?

После Амбер, по выражению мамы, осталось чувство освобождения и острая необходимость прибраться. По словам Майкла, «Амбер оказалась куда тривиальнее, чем нам представлялось». Она обвела нас вокруг пальца (мама). Она пускала нам пыль в глаза (Майкл). Теперь она предстала перед нами в истинном свете (мама). Она использовала нас самым бесчестным образом (Майкл). Магнус думает о ней, о том, как она использовала его на чердаке, в саду, в церкви. Он вспоминает, как она сняла с него одежду в тот самый первый вечер, когда мыла его. Он вспоминает, как сам бродил по деревне, убитый ее отъездом, как из ресторана вышел мужчина, предложил ему зайти перекусить и рассказал об истории здания. Забавно, думает Майкл, когда меня тошнило у этого самого ресторана — это было незадолго до Амбер, — этот же дядька вышел и наорал на меня. Нынешнему ресторану пришлось побывать кинотеатром, потом, когда мода на кинотеатры прошла, превратиться в бильярдный зал, потом здание было бесхозным, а теперь тут индийское заведение. Если так пойдет дальше, скоро здесь будет что-нибудь новенькое, правда, он не знал, что именно. Ясное дело, Амбер подружилась с ним, как и с большинством местных.

— Присядь-ка, — сказал мужчина, похлопав по стене своего пустого заведения. — Ты голодный? Нет. Вот жалость: у нас полно еды. Целые горы. А есть некому. Знаешь, что написали на стене мужского туалета? Ублюдок, жид мусульманский. Смотри: я не ублюдок. Не еврей. И не мусульманин. Такова жизнь. Так всегда, черт возьми. Вот твоя знакомая. Та девушка. Куда пропала, а? Не знаешь, да? Правда не знаешь? Жаль. Очень жаль.

Мужчина покачал головой.

— Она — просто жемчужина, да, — сказал он. — Истинная леди. То, что надо.

31 декабря 2003 года. Скоро наступит вечер. Надо идти домой. Он смотрит на часы. Остановились. Стрелки показывают без десяти двенадцать — то ли полночь, то ли полдень. Что за фигня. Сейчас всего около четырех. Вот и магазины закрываются. Все эскалаторы всех торговых центров по всей стране останавливаются как по волшебству. Для эскалаторов наступают каникулы. Люди, которые по ним спускаются, либо уже пьяны, либо на верном пути к этому состоянию, т. е. направляются в центр Лондона, словно под действием неведомого магнита.

Значит, ему придется идти наперекор толпе.

На закате летнего дня у пустого ресторана мужчина подтолкнул Майкла в бок.

— Ты точно не голодный?

Магнус помотал головой. Тогда мужчина улыбнулся.

— То, что надо, а?

Магнус медленно поднимается по лестнице, одна ступень, потом другая, потом следующая. Вот он стоит на площадке перед дверью Астрид. Набирает в грудь воздуха. Стучит.

— Отвали, — говорит Астрид.

— Это я, — говорит Магнус.

— Ясное дело, говорит Астрид.

Она чуть-чуть приоткрывает дверь, чтобы посмотреть. Магнусу виден лишь один глаз сестры.

— Ну? — говорит она.

Он садится на пол прямо перед дверью на ковролин, что постелен в коридоре. Ковролин новехонький, так что у стыка с плинтусом все еще топорщатся нитки.

Я сегодня посмотрел совершенно отстойный фильм, — говорит Магнус.

— И? — говорит Астрид.

Сейчас она снова захлопнет дверь.

— Подожди, — говорит Магнус.

Астрид ждет. Но продолжает стоять, как всегда начеку, наблюдая за ним в щелочку приоткрытой двери. Но в любую секунду может ее захлопнуть.

— Здорово было, правда? — говорит Магнус.

— Ты же сказал, что фильм отстойный, — сказала Астрид.

— Нет, я про то, как мы жили в деревне этим летом, — сказал Магнус.

Астрид так и вылупилась на него. И открыла дверь пошире.

— А еще, по-моему, здорово было, — продолжал он, — когда мы вернулись обратно, а дома не осталось ничего старого.

Астрид тоже садится на пороге. И начинает теребить нитки ковролина.

— Это было гениально, — говорит она. — Просто супер.

— Мне лично больше всего понравилось, когда было совершенно пусто, — сказал Магнус. — Можно было идти из комнаты в комнату, словно по пустыне.

— А еще все звуки — когда ходишь или говоришь — были абсолютно незнакомыми. Даже шум дыхания, — сказала Астрид.

— Ага, точно, — сказал Магнус.

— А когда мы разговаривали, то вокруг получалось эхо, как будто мы находимся в настоящем старинном замке, — сказала Астрид. — Или как будто мы находимся на сцене, потому что исчезли все ковры, раньше они были повсюду и вдруг — исчезли. И мы все как будто выходили на дощатую сцену — даже когда просто шли через комнату.

— Ага, — отозвался Майкл.

— Но ничего подобного, — сказала Астрид. — Мы были не на сцене, а в доме, своем собственном доме.

Магнус кивает.

— Кэтрин Массон, — говорит он.

— Что? — спрашивает Астрид.

— Это ее имя, — говорит Магнус.

— Чье? — спрашивает Астрид.

Магнус произносит ее имя еще раз:

— Кэтрин Массон.

И он через распахнутую дверь рассказывает Астрид все, по крайней мере все, что он про это знает или в силах рассказать, о начале начала

…все эти матросские шутки на его счет, он и сам-то без конца, против воли придумывал их пачками, чего уж говорить о «доброжелателях», как говорится, рады стараться — все хихикают про м-оральную гибкость, семян ары для избранных, глубокое проникновение в предмет, он стал излюбленным предметом шуточек членов студкомитета, да и не только их, но — он ничуть не сомневался — и злорадствующих коллег в профессорской, если, конечно, он не страдал манией величия и одновременно преследования, воображая своих коллег, отпускающих тонкие шпильки в его адрес, а также змеиный шепоток, ползущий по факультету, шелестящий в воздухе за запертой на ключ дверью его кабинета (если, конечно, это все же его кабинет, а не его преемника, он-то уже снес свои книги и папки с документами в помещение в цокольном этаже, сам, по собственному почину), а также более терпкий, немного застарелый запашок университетских коридоров, который быстро перестаешь замечать, но ведь он никуда не девается, и подсознание безошибочно определяет, на каком факультете ты находишься. «Бомба» взорвалась лишь пару дней назад, и какой-то червяк пришпилил эту похабщину на официальном бланке прямо на дверь его кабинета рядом со списком желающих посещать его семинар и копией стихотворения Блейка, постель ублаготворенного желанья, Господи. Он вернулся в кабинет за пальто, тогда он в последний раз появился на факультете, тогда, в октябре, и бац — висит эта мерзость, рядом с официальным уведомлением о необходимости обратиться к профессору Динту для назначения нового преподавателя в связи со временным отсутствием такого-то. Предупреждение от саннадзора факультета. Девушки: переживаете из-за слишком низких оценок? Хотите повысить успеваемость? Смело записывайтесь на индивидуальные консультации к профессору Смарту (юноши: не исключено).