Сирень была белая, с крупными лепестками. Ее одуряющий запах растекался по подъезду, и казалось, что весна совсем близко, просто рукой подать. На самом деле, конечно, так и было. Конец февраля выдался неожиданно теплым, женщины на улицах уже выглядели совсем по-весеннему, снег съежился на газонах и обнажил тротуары, по которым днем вовсю бежали весенние ручьи. Но как бы то ни было, время еще было совсем не для сирени, и Воронов страшно гордился, что придумал с утра сгонять за ней в тот самый совхоз, где недавно покупал тюльпаны.

Сегодня тюльпаны продавали повсюду, а сирень выглядела экзотично. Ее хрупкие нежные ветки на фоне февральской погоды создавали таинственный, а оттого особенно приятный контраст, который Лелька, он это точно знал, не могла не оценить по достоинству.

— А как вы заставляете ее цвести на три месяца раньше срока? — полюбопытствовал он у суровой продавщицы и обрадовался этому своему любопытству, свидетельствующему о возвращении интереса к жизни. Слишком долго его не волновали всякие мелочи типа цветущей в феврале сирени.

— А как в сказке «Двенадцать месяцев», — неожиданно расцвела улыбкой продавщица. — Вот захотели мы, и зацвела у нас сирень. Да выгонка это, парень. Самая обычная выгонка.

— А выгонка — это что?

— Это прием такой в растениеводстве, с помощью которого растения выходят из состояния покоя и зацветают в несвойственное для них время. Мы в середине декабря ветки срезаем. В это время кусты уже от листьев отдохнули, в состоянии покоя месяца два побыли и к цветению готовы.

Выбираем ветки с крупными почками, недель на пять кладем в морозильник и выдерживаем при температуре — 2–5 градусов, не больше. Затем в конце января достаем и кладем в холодную воду, чтобы оттаяли, тоже недели на две-на три. Затем уже ставим в сосуды с комнатной температурой воды, расплющиваем молотком концы, добавляем сахар и какой-нибудь дезинфицирующий раствор — и все. Через две недели расцветает сирень.

— Так просто? — удивился Дмитрий. — То есть это можно и дома делать?

— Можно, если нужно, — философски пожала плечами продавщица. — А можно у нас купить. Какую будете брать, белую или сиреневую?

— Белую, — немного подумав, сказал Дмитрий. — Она как-то нежнее.

Лелька хоть и была матерью выдающегося юного ботаника, но всех хитростей с зимним цветением сирени не разумела, а потому при виде букета чуть не потеряла сознание.

— Ми-и-тя, — прошептала она, приложив руки к раскрасневшимся щекам, — ты что, волшебник? Ты где зимой сирень взял?

— Да, я волшебник. — Он был так рад произведенному эффекту, что улыбка мешала ему говорить. — Конечно, волшебник. Из сказки «Двенадцать месяцев». В квартиру-то можно зайти или ты меня все-таки за подснежниками отправишь?

— Нет, сирени вполне достаточно. — Лелька счастливо засмеялась и посторонилась, пропуская его в квартиру. — Боже мой, чудо-то какое!

— Вот, еще обещанное шампанское и к нему малина и голубика.

— Неожиданно.

— Ну, ананасы и клубника — пошло как-то, — чуть смущенно сказал он, — а ты вообще не можешь ассоциироваться с пошлостью. Поэтому я и купил совсем другое. Не то, что положено.

— Митька, ты чудо! — Глаза у Лельки светились. — Господи, я всегда смеялась над девчонками, что им нравятся всякие романтические штуки. Мне всегда казалось, что взрослые самодостаточные люди не могут тратить на это время. Но вот ты потратил — и мне нравится.

— Так это ж отлично! — Он поставил на пол пакет, который принес с собой, скинул куртку и ботинки и решительным жестом обнял Лельку вместе с букетом сирени. — Иди ко мне. Давай не будем тратить время на глупости. У нас его и так немного. — Он посмотрел на часы. — Сейчас двенадцать, Максим придет в четыре, и за это время мы с тобой должны предаться разврату, выпить шампанского, чего-нибудь съесть, потому что я точно знаю, что очень скоро мы станем жутко голодными, потом снова предаться разврату, а потом замести следы преступления и ждать Макса, спокойно попивая чай на кухне.

— План мне нравится, — засмеялась Лелька. — Но если ты голодный, то покормить я тебя могу в самом начале.

— Не надо меня кормить. — Он поцеловал ее, и его сухие губы заставили ее сердце пуститься вскачь. — Я хочу тебя целовать. Я об этом мечтаю, наверное, со второго раза, как тебя увидел.

— Со второго? — лукаво спросила она.

— Да. Врать не буду. Первый раз я тебя воспринял как новую клиентку, довольно взбалмошную, кстати. А вот уже во вторую нашу встречу ты мне понравилась.

— Это когда я решила, что ты маньяк? — спросила Лелька и испуганно прикусила губу. В такой момент, как сейчас, ей вовсе не хотелось переводить разговор на маньяка.

— У тебя был такой решительный вид, когда ты со страху села в сугроб… — Он снова легонько поцеловал ее и чуть слышно рассмеялся. — Леля, ты самая невероятная женщина, какую я встречал за свою жизнь. Точнее, ты вторая невероятная женщина, которую я встречал.

— А первая? — чуть ревниво спросила она.

— А первой была моя мама. Мне так жаль, что я не смогу тебя с ней познакомить, ты бы ей понравилась.

— Митенька, мне вполне достаточно, что я нравлюсь тебе. — Она ласково погладила его по щеке. — Не рви себе душу. Моя мама умерла, когда мне было всего двадцать, так что я знаю, что это такое — потерять мать. Но жизнь продолжается, и в ней есть место для счастья, новой любви, хотя память всегда остается с нами.

— Леля, а мы чего в коридоре стоим? — чуть хрипло спросил он.

— Ой, это ты на меня так действуешь, что я перестаю соображать. Проходи. Я сейчас сирень в вазу поставлю. — Она крутанулась на каблучках и стремительно двинулась в сторону кухни. Но не дошла. Удержав ее за плечо, Дмитрий вернул ее в свои объятия, легко подхватил на руки и понес к лестнице на второй этаж. Охнув, она непроизвольно охватила его шею руками, упала на пол пенная белая сирень, оставшись сиротливо лежать на ступенях дубовой лестницы.

— Ой, сирень! — жалобно воскликнула Лелька.

— Я тебе другую выращу. Меня научили. Буду каждый декабрь запасать ветки, и к концу февраля у тебя всегда будет сирень, если хочешь, — пропыхтел он. Все-таки Лелька была не то чтобы пушинка, и, услышав его запыхавшийся голос, она тут же привычно расстроилась из-за собственного несовершенства.

— Конечно, хочу, — сказала она, и это были последние слова, которые они сказали друг другу в ближайшие полтора часа.

У нее была изумительная кожа. Белая-белая, как алебастровая, и такая нежная, что казалось, будто ведешь рукой по тончайшему шелку. У нее была совершенная фигура — со всеми положенными выпуклостями, которые идеально ложились в его ладони, словно были созданы именно для него. У нее была тонкая талия, и переход от нее к округлым ягодицам приводил его в неописуемый экстаз. Вообще ее фигура точно подходила под классическое определение «песочные часы», и это было так красиво, что у него мутилось в голове. Он вообще не помнил, когда при виде обнаженного женского тела испытывал такие эмоции. Лишь в самый первый раз, наверное.