Я прикусил язык. Ответить — подставить под удар куратора. Нет уж.

— Филипп!

— Я ему сказал, — вмешался Синтер.

— Потому что я спрашивал, где можно тренироваться без риска для жизни, — поторопился вмешаться я. — И раз там есть защитное поле, значит, и поединок можно провести.

— А откуда вы узнали о его правилах?

— Они не отличаются от правил других магических поединков, — пожал плечами. — Приношу искренние извинения, больше этого не повторится.

И опустил голову.

— Ну, а вы что молчите? — развернулся директор к Роберту.

— Я признаю, что виноват, — ответил тот и тоже склонил голову.

— Дети, сущие дети, а уже туда же! — негодовал директор. — Вроде бы, и правил не нарушили, и отчислять вас не за что, но… Поступим вот как! Снимаю у каждого пять баллов при поступлении и, чтобы помирились быстрее… Филипп, вы ведь живете в комнате один?

— Да, — ответил, не понимая, куда он клонит.

— Теперь уже нет. Роберт, перебирайтесь к нему. Быстрее помиритесь. А теперь оба вон!

Доигрался. Вот и все, что мелькнуло в голове. Мало мне своих проблем, так еще и насмешки Роберта теперь станут круглосуточными. Оставалось надеяться, что после вступительного экзамена нас расселят, а до него оставалось всего ничего.

Анри

Я не знал, сколько уже здесь нахожусь. Пытался как-то определять время, но разве это возможно в пространстве без дня и ночи. «Тридцать семь», — чертил палочкой на пыли.

Тридцать семь — не дней, а дверей, которые я проверил, и только что тридцать седьмая с гулким хлопком лопнула в воздухе. Сколько их еще осталось? Я пытался посчитать, но каждый раз сбивался со счета. Они кружили, меняли свое местоположение, и я не был уверен, что к ним не добавляются новые.

Игры с пустотой продолжались. Я пытался снова и снова только для того, чтобы обнаружить себя все в той же комнате, из которой нет выхода. Выл от отчаяния, но поднимался на ноги и шел к следующей двери. Сил оставалось все меньше. Все меньше веры.

Нельзя было даже забыться сном, потому что любые физические потребности в пустоте отсутствовали. Ни сон, ни еда не заботили меня. Только очередная дверь.

За каждой были свои испытания. За эти тридцать семь раз я и сгорал заживо, и тонул, и боролся с неведомыми чудовищами, и выбирался из наглухо заколоченного гроба. Фантазия Пустоты не знала границ. А я никогда не мог представить, что ждет в следующий раз.

Мелькала трусливая мысль не пытаться больше, лечь и умереть. Рано или поздно смерть прадет, ведь ничто не длится вечно. В такие минуты я начинал жалеть о несостоявшейся казни, о том, что не погиб сразу, без мучений и боли, потому что в этом пространстве все было слишком реально. Я даже научился чувствовать, от каких дверей идет больше опасности, от каких — меньше. Потому что страх приходил раньше, чем открывал очередную дверь, и чем сильнее был страх, тем больший ужас ожидал меня за дверью.

Тридцать седьмая дверь выпила силы досуха. Я долго лежал на спине и смотрел в бездонное черное небо с плывущими серыми облаками. Всегда неизменное небо. А оно будто смотрело на меня. Наверное, так и сходят с ума. Я был близок к этому. В голове творилось демоны знают что. И тени жутких существ уже мерещились мне не только за дверями, но и здесь. Галлюцинации…

— Может, сдашься уже, Анри? — хихикнул кто-то рядом. Я заставил себя сесть. Явилась! В том же сером балахоне, так похожем на одеяние магистра пустоты. Может, они с ним — родственники?

— Не дождешься, — ответил резко. — Если, конечно, ты не обманываешь меня, и выход действительно есть.

— Он есть, Анри Вейран. Я никогда не лгу. — Пустота качнула головой. — Только есть ли смысл бороться? Там, в реальном мире, тебя никто не ждет.

— Ложь! — стиснул кулаки. — Ты лжешь!

— Почему это? — Пустота даже оскорбилась. — Нет, дорогой граф, и не думала.

— Меня ждет невеста.

— Что?

И Пустота рассмеялась так звонко, будто я сказал лучшую шутку на свете. Она хохотала, хватаясь за бока тонкими бескровными пальцами.

— Невеста! — промолвила сквозь слезы смеха. — Прости, Анри, но твоя Полли живет дальше. Она молодая, красивая. Ты ведь сам просил её позабыть о тебе. У неё новая жизнь, новый жених.

— Неправда!

Да, я просил. Но я был уверен, что не вернусь. Эгоизм? Возможно, но вера, что Полли все еще ждет меня, придавала сил.

— Я могу доказать, — хмыкнула Пустота, будто оскорбившись. — Позволишь?

Она замерла у меня за спиной и опустила ладони на глаза. А затем пришли видения. Вот Полли гуляет по Белому бульвару с мужчиной в черном. Я не видел лица — в пустоте не было четких очертаний, разглядел только силуэт, но не узнать Полли не мог. А вот она в постели… с другим мужчиной…

— Не верю! — вырвался из хватки Пустоты. — Я не верю тебе!

— Зря, — ответила она. — Видишь ли, Анри, я ничего не придумываю сама. Природа обделила меня воображением. Но я могу читать картины внешнего мира.

— Но за дверями…

— То, что за дверями, ты создаешь сам. Это твои самые затаенные страхи, в которых ты, может, даже никогда себе не признавался. Это детские кошмарные сны, которые обрели плоть. Так что это не я мучаю тебя, Анри. Ты сам мучаешь себя.

Я замер, пытаясь осознать то, что только что услышал. Я сам? Но если это так…

— Тебя никто не ждет, — продолжала петь Пустота. — Любимая забыла тебя, брат ненавидит.

— Что ты такое говоришь? Фил не может…

— Ох, Анри. — Она вздохнула, будто устала от моего общества. — Ты ведь разрушил его жизнь. Из-за тебя погибли ваши родители. Из-за тебя он не может вернуться в родной дом. И поверь, ему сейчас несладко.

— Покажи мне брата, — потребовал я.

— Как прикажете. — Пустота присела в реверансе — по крайне мере, балахон качнулся именно так — и снова опустила ладони на глаза. Я водел темный коридор, едва освещаемый светильниками, и фигуру, скрючившуюся на полу. Видел тех, кто наносил удар за ударом руками, ногами.

— Отпусти! — взвыл я. — Мне нужно к брату!

— Ошибаешься, он тоже тебя не ждет. Думаешь, Филипп не понимает, кому обязан тем, что даже имя свое теперь без страха назвать не может? Думаешь, ему приятно быть братом убийцы?

— Я никого не убивал! — кричал ей.

— Ты этого так и не доказал. И не докажешь, пока не выберешься отсюда. Но стоит ли выбираться, Анри? Стоит ли?

Пустота рассмеялась снова, и серая фигура рассыпалась пылью, а я так и остался сидеть на полу перед дверями, и теперь не знал, стоит ли пытаться снова.

Филипп