Приведу следующую аналогию. Скажем, скупой худощавый француз берет маленький, но красиво нарезанный кусочек хлеба, мажет его паштетом, кладет сверху оливку и называет это дело «канапе». Здоровенный американец режет пополам целую булку-багет, щедро использует майонез и горчицу, накладывает между половинками сыр, ветчину и овощи — получился сэндвич-«субмарина». С одной стороны, гипотетический историк может и то и другое отнести к категории «бутербродов», несмотря на то, что американской «подлодкой» можно накормить троих французов, а бывшего футболиста из Миннесоты французская «канапешка» способна только расстроить. Правда, абсурд?.. Тем не менее именно таким образом подходили (и подходят) к сравнению соединений Панцерваффе и автобронетанковых войск РККА многие исследователи того периода. Если же наш гипотетический историк жил в СССР, да к тому же занимался исследованием темы советской танковой мощи в июне 1941 года, то он, скорее всего, пошел бы еще дальше. Например, начал бы утверждать, что одна украшенная укропчиком и оливкой французская «канапешка» по питательной ценности намного превосходит половину американского «сэндвича» (а то и целую «субмарину»!). Что, мол, хоть паштета из гусиной печенки на французской гренке кот наплакал, но зато как вкусно! Куда за паштетом угнаться даже полкило американских сыра и ветчины, наваленных на хрустящий багет! Понятное дело, голодного американского верзилу эти аргументы не убедят: посмотрит такой краснорожий дядька на историка, хмыкнет и предпочтет даже половину недоеденного еще сэндвича французскому кулинарному творению (и, к слову, правильно сделает). Если же «профессиональный» историк на этом не успокоится, а попробует и дальше доказывать бывшему «футболеру», что пять целых «субмарин» и еще пять половинок вместе уступают по питательной ценности десяти «канапешкам» с оливкой, тот вполне может назвать такого «ученого» ненормальным. Еще и полицию вызовет: мол, чего этот шибздик ахинею несет, питаться мешает…

Как скоро я завел речь об американских бутербродах, не удержусь и приведу так называемый «политический» анекдот советской поры, рассказанный мне юными антисоветчиками во время учебы в тульской средней школе № 4. Надо сказать, что за четыре года проживания в этом городе-герое свежее мясо в открытой продаже я видел ровно один раз. В остальное время мой отец, Терехов Михаил Петрович (доцент кафедры философии местного пединститута), раз в месяц ездил «за протеинами и витаминами» в другой город-герой — Москву, на так называемых «колбасных» электричках. Так вот, анекдот: в редакцию радиостанции «Маяк» приходит письмо от рабочего Ивана Безнадегина с тульского «Вторчермета». Передовик производства пишет: «Уважаемая редакция, в одной из своих передач вы сообщили о том, как сильно «недоедают» представители чернокожего населения Соединенных Штатов. Я и мои товарищи по бригаде слезно просим: а можно ли передать тамошним неграм, чтобы они посылали нам в Тулу то, что они не доедают?..»

Чтобы проиллюстрировать лукавство аргумента о «недоукомплектованности» гигантских советских мехкорпусов, приведу очередное свидетельство М. Барятинского. Вот что он пишет по поводу состава советских танковых армий в ходе Великой Отечественной войны в своей книге «Танки СССР в бою. 1919–2009»: «Из 64 наступательных операций, проведенных танковыми армиями указанного выше (3-корпусного) состава, в 32 случаях они действовали в двухкорпусном составе. Только одна танковая армия (3-я гвардейская) в ходе войны имела три корпуса» (с. 29). Иными словами, ровно в половине случаев советские танковые армии действовали ослабленными ровно на одну треть (а то и больше, если считать наверняка имевшую место недоукомплектованность даже бывших в наличии корпусов) по сравнению со своим штатным составом. Тем не менее немцам это не помогло: дело закончилось полной и безоговорочной капитуляцией.

Как скоро уж мы заговорили о танковых армиях, то давайте попробуем понять, что же они собой представляли. М. Барятинский подсказывает: «В конце войны танковая армия трехкорпусного состава, как правило, имела свыше 50 тыс. человек, 850–920 танков и САУ, около 800 орудий и минометов, свыше 5 тыс. автомобилей» (там же). Несколько больше конкретики на этот счет сообщает Владимир Дайнес в своем исследовании «Советские танковые армии в бою». «По штату, — сообщает он на с. 706 указанной работы, — в танковой армии насчитывалось около 800 танков и САУ и до 750 орудий, минометов и боевых машин реактивной артиллерии. Фактически различные танковые армии в зависимости от обстановки и задач имели от 200–400 до 1000 танков и САУ, от 500 до 850 и более орудий и минометов». Из таблицы № 48, приведенной на с. 714–717 книги В. Дайнеса, видно, что уровень в 1000 танков и САУ был достигнут один раз: 1019 боевых машин имела в своем распоряжении 6-я гвардейская танковая армия. Правда, столь высокая степень насыщенности бронетехникой была достигнута уже после окончания Великой Отечественной войны — летом 1945 года, перед «внезапным и вероломным» нападением на японскую Квантунскую армию. Уровень в 900 танков и САУ был достигнут и превышен один раз: 922 единицы бронетехники имела 3-я гвардейская танковая армия накануне Висло-Одерской операции. Уровень штатной численности в 800 танков (порой в дополнение к «органическим» боевым машинам танковые армии получали части и соединения усиления) был достигнут тоже один раз: 838 танков имела 2-я гвардейская армия перед началом той же Висло-Одерской операции. Уровня наличия бронетехники в 700–799 единиц советские танковые армии разных лет достигали пять раз. Средневзвешенная же численность советских танковых армий в период от начала Орловской операции до начала Пражской наступательной операции (то есть в течение второй — «победной» — половины конфликта с Германией и ее союзниками) составляла 481 единицу бронетехники (или 60 % от штатной численности в 800 танков). Важно отметить, что даже наличие всего лишь 35 танков и САУ (3-я гвардейская танковая армия накануне Проскуровско-Черновицкой операции) не стало «уважительной причиной» для того, чтобы не принимать участия в наступлении. А ведь это означало, что армия пошла в бой, имея лишь 4,4 % от штатной численности бронетехники! 153 (19 % от штата) единиц бронетехники «хватило» 6-й танковой армии для участия в Уманско-Ботошанской наступательной операции.

Ради интереса повторюсь и приведу рядышком информацию по поводу боевого состава советского механизированного корпуса накануне войны: 36 080 военнослужащих, 1031 танк, 268 бронеавтомобилей, 358 орудий и минометов, 5161 автомашина, 352 трактора-тягача и 1678 мотоциклов. В состав корпуса входили моторизованный инженерный батальон, отдельный батальон связи и авиационная эскадрилья корректировщиков У-2. Нетрудно заметить, что советская трехкорпусная танковая армия образца 1945 года весьма напоминала по составу советский же механизированный корпус образца 1941 года (не будем, правда, забывать, что в половине наступательных операций состав танковых армий ограничивался двумя корпусами). Интересно, что, по словам В. Савина («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 9), практически такой же — 35–37 тысяч человек — была и численность германского механизированного корпуса (если брать две танковых и одну моторизованную дивизию) в июне 1941 года. Фактически советский мехкорпус 41-го — это более «мускулистая», «без лишнего жира», советская же трехкорпусная танковая армия 45-го: почти на треть меньше личного состава, вполовину меньше артиллерии, зато больше танков, а количество транспортных средств — практически такое же (конечно, не надо забывать, что в 45-м Красная Армия вовсю использовала великолепные американские «шевроле», «студебекеры» и «джипы»).