Так же резко и собранно Владимир снова повернулся к парню.

Парня не было тоже. На путях валялась мятая консервная банка, и даже при дальних станционных огнях было видно, что это банка от болгарских голубцов.

Сделаем же здесь литературное отступление, бедный мой читатель. Совсем заморочил тебе голову стрёмный мой рассказ: косвенно-прямая речь нравственно безупречного милиционера; описание какой-то не то заурядной железнодорожной станции, не то выморочного, фантасмагорического, специально придуманного для художественных поисков места; вся эта как бы полная внутреннего напряженного ожидания тусовка со странными, явно шпионского происхождения подполковниками и юными хулиганами; все эти перегруженные как бы точно подсмотренными деталями нашего бытописания грудастых дээспэ – в скобках: дээспэ – дежурный по станции по-железнодорожному – и лейтенантов с детьми... И теперь ты, читающий мученик, пытаясь удержать в себе доброжелательное отношение к бесспорно способному, культурному, но очевидно и откровенно несвободному от известных литературно-исторических влияний автору, имеешь право воскликнуть: да что ж это за хренотень такая?! Если не пустое бытописательство, а анализ социальных типов, то где углубленная разработка характеров – ну хотя бы главного героя? И при чем тут место его действительной службы? Для непроходимости? А если это очередная фантазия с уклоном в притчу, то почему фантазия-то такая убогая? Это имея-то за плечами отечественный опыт сатанических явлений или жизни демонов – и ничего лучше не придумать, чем подполковник, превращающийся в собаку? Кто автор-то? Ну так и думали, черт его знает кто пишет, а мы еще удивляемся...

А я вам вот что скажу: валите-ка вы отсюда! Вам русским языком говорят – был такой случай прошлым летом на станции Грозовая. Был. И отражен рапортом старшего сержанта Бойко В.И. на имя начальника линейного отдела. Можете взять этот рапорт и прочитать. А-а, то-то же! Ну а если нет у вас знакомых в этом линотделе и бабок нет, чтобы просто начальнику стол поставить – он там до сих пор пьющий и злоупотребляющий, не добрались еще, а Володя все собрания ждет, чтобы прямо выступить, – ну так если не можете проверить, то и молчите себе. И слушайте, чего вам говорят.

В поведении же Владимира, между прочим, ничего особенно удивительного и не укладывающегося в логику – если не характера, то биографии – в ту ночь не было. Если бы любой из нас в годы, считающиеся мирными, почувствовал, как стреляют из темноты, из толпы, из окна, с крыши, из-за угла, из колодца, с минарета, с горы, из-под женского платья – и все целясь тебе в голову, в грудь, в живот, в яйца; если бы в нас гранатами бросали, прямо в битком набитый нами кузов, откуда и прыгнуть-то не успеешь, придавленный боевыми товарищами; если бы нам руки-ноги отрубали, головы наши над плитой вешали, задницей на ручной пулемет насаживали, как только поймают, – словом, если бы побывали мы где-нибудь в районе Герата году в восемьдесят втором, то, наверное, и нам многое, кажущееся сверхъестественным и инфернальным, представилось бы вполне заурядным и бытовым. И к любому неожиданному, странному и даже дикому происшествию мы подходили бы с универсальной меркой: порядок или непорядок? Тактично себя товарищ ведет или нетактично? А если нетактично – опасно для меня или нет? И если опасно – то быстрый, но не ослабляя внимания к самоподстраховке, бросок, боевой прием, одиночный прицельный выстрел или короткая очередь – и в укрытие, и контроль создавшейся ситуации, и обдумывание последующих действий...

Ну, короче говоря, увидев импортную консервную банку, Владимир поступил следующим образом: кобуру с «макаровым» передвинул под рубашкой на живот, чтобы явно выпирала, а сам дохлый пистолетик – пожалев, конечно, опять же о любимом «калашникове» – из кобуры вынул и, задрав немного брючину, сунул глубоко за носок. И пошагал к намеченному вагону, который тем временем удалялся от него, проворно пятясь следом за маневровым тепловозиком. Вообщето до киевского оставалось восемь минут, и, понятное дело, маневровый спешил открыть горловину, убрать салон в тупичок, что уходил влево сразу же за стрелкой. А там видно будет... Может, если решат, придется и вправду прицепить служебный киевскому в хвост... Хотя времени, конечно, оставалось мало, это и Володя, не будучи от природы железнодорожником, понимал.

Между тем, все так же проворно двигаясь и слегка покачиваясь, вагон уже въехал в тупичок и стал. Высокая его тень закрывала маневровый, который теперь уже не мог из-за него вылезти – да и смысла не было, оставалось ровно восемь минут.

Владимир подошел к вагону. Дверь была открыта точно перед навеки здесь сооруженной деревянной лесенкой-крыльцом. Машинист маневрового имел опыт обслуживания начальства. В вагоне за золотисто-желтыми, наглухо задернутыми шторами горел яркий свет, слышалась музыка и оживленные голоса – вроде гуляли. Проводницы нигде не было видно, в тамбуре у самого входа аккуратно лежала мокрая тряпка и стояли рядком несколько пар домашних шлепанцев. И уже было Владимир собрался в этот обычный тамбур подняться, приготовившись к чему угодно, в том числе и к конфликту с нетрезвыми товарищами, нарушающими инструкции об использовании служебных вагонов, а может, даже и к задержанию каких-нибудь правонарушителей, ни на какой служебный вагон, кроме как для спецперевозок эмвэдэ, права не имеющих...

Но тут, само собой понятно, из-за вагона шагнул к нашему герою человек. В падавшем из вагонных окон свете Владимир сразу хорошо рассмотрел костюм этого товарища. Костюм был для летней ночи на станции Грозовая довольно странный: косо сдвинутая на лоб шляпа из кремовой манильской соломки с широкой лентой лилового муара, кремовый двубортный костюм из тонкой фланели, крахмальный стоячий воротничок, галстук бабочкой лилового же, сумрачно блестящего шелка, в левой руке бамбуковая трость с ручкой-набалдашником желтоватой, хорошо полированной слоновой кости, в правой – свежая пара бежевых лайковых перчаток, на ногах молочной замши ботинки с коричневыми союзками выстроченной узорами кожи. Владимир все зафиксировал про себя – товарищ был как из телепередачи «Вас приглашает оперетта» – и, держась левой рукой за вагонный поручень, привычно правую протянул к гражданину.

– Что здесь ходим, товарищ пассажир? Документы при себе? Старший сержант Бойко, попрошу предъявить...

Господин, лица которого из-под шляпы видно почти не было, только маленькая бородка под нижней губой и усы, как у Буденного, даже будто не услыхал требования представителя милиции. Вместо того чтобы предъявить паспорт, или удостоверение личности, или хотя бы проездной билет до Адлера, он оперся на палку, перчатки сунул в карман пиджака, а из кармана брюк достал желтый металлический портсигар, лихо отщелкнул его крышку, на которой блеснули вырезанные завитками буквы – «А» и «С» вроде бы, – и протянул портсигар Владимиру с кратким предложением:

– Угощайтесь, господин жандарм.

– Чего?! – заорал сержант, чьи нервы за этот вечер уже окончательно были издерганы оскорблениями мундира. – Я вам сейчас покажу жандарма! Пройдемте в дежурное помещение для установления личности и составления протокола. Вы тут что думаете?! Если из Москвы, то оскорблять можно? На работу сообщим...