– Как ваши дела? – спросила Мэри.

Фрэнк пожал плечами.

– Сижу.

– Что случилось?

– Меня арестовали.

– Я слышала, что вы были на ужине беженцев?

Фрэнк кивнул.

– Что вы еще слышали?

– Что на них напали какие-то хулиганы, а вы им противостояли и не ушли даже после появления полиции. Что вы были в розыске в связи с происшествием на озере Маджоре.

– Мне тоже так объяснили.

– Что там произошло?

– Я разозлился на одного типа и ударил его.

– Ударили, и он умер?

– Так мне сказали.

– Вы что, какой-нибудь…

– Повезло, наверное, – пожал плечами Фрэнк.

– Повезло? – резко переспросила Мэри.

Фрэнк поморщился.

– Это вышло случайно.

– Пусть так, однако шутить об этом не следует. С настоящего момента все сказанное вами будет влиять на ваше правовое положение.

– С вами я всего лишь разговаривал.

– Зачем же тогда нападали на других?

– Не надо шутить, говорите? Вы это серьезно?

– Вам трудно обойтись без шуток? Я не помню, чтобы вы много шутили у меня на квартире.

– Тогда я пытался говорить всерьез.

– Вот и сейчас говорите всерьез. Возможно, это поможет делу.

– Какому?

– Повлияет на вынесения приговора.

Уголки рта Фрэнка напряглись, он сглотнул комок в горле. Приговор – это уже не шутки.

– Вы чем-то ударили погибшего?

– Да. У меня в руках была коряга, которую я подобрал на берегу.

– И этого хватило, чтобы его убить?

– Понятия не имею. Может, он стукнулся головой при падении.

– Зачем вы его ударили?

– Он мне не понравился.

– Чем?

– Тем, что он падла.

– В отношении вас или в отношении кого-то еще?

– В обоих отношениях.

– С ним были швейцарцы или иностранцы?

– И те, и другие.

Мэри некоторое время молча рассматривала Фрэнка. Похоже, их беседы не могли обойтись без пауз.

Она первой прервала молчание:

– Плохо дело. Вас взяли по многим причинам сразу. Так что… я могла бы замолвить за вас слово, если хотите.

– Скажете, что я был добрым похитителем?

– Да. Это, кстати, уже занесено в протокол. То есть я сообщила о похищении, так что теперь не могу вдруг заявить, что пригласила вас на чашку чая. В Швейцарии, как я понимаю, нет закона о трех преступлениях, как в некоторых американских штатах, однако вам предъявят участие в драке, покушение на убийство и то, что вы сделали со мной. Все это повлияет на приговор. Если бы я раньше не дала показания под запись, то могла бы сейчас заявить, что мы просто решили провести ночь вместе.

Фрэнк был ошеломлен.

– Почему?

– Чтобы сократить вам срок.

Удивление Фрэнка не проходило. Мэри и сама поразилась своим словам. Да кто такой этот человек? Чем она ему обязана? Ну, тем, что произошло в тот вечер. К тому же он явно надломлен, с ним что-то не так.

Фрэнк снова пожал плечами.

– Ладно. – Его взгляд вдруг помрачнел. – Вы уже знаете, сколько мне дадут? Каким будет приговор?

– Не знаю. – Мэри немного задумалась. – В Ирландии за то, что вы сделали, дали бы несколько лет. В зависимости от обстоятельств. Кроме того, бывают досрочные освобождения за хорошее поведение и все такое. Швейцария – другая страна. Я могу навести справки.

Фрэнк уставился сквозь стол в бездонную пропасть, в которую смотрел много лет.

– Я не знаю, как долго еще протяну, – тихо произнес он. – Я не выдержу.

Мэри прикинула, чем его утешить. Ничего не приходило в голову.

– Вам дадут работу, – рискнула она. – Обеспечат лечение. Может статься, что вы не заметите больших отличий от прежней жизни.

Предположение вызвало молниеносный яростно-сумрачный взгляд. Фрэнк тут же снова уставился в стол, словно почувствовал себя неуютно в ее присутствии.

Мэри вздохнула. По правде говоря, в подобной ситуации трудно чем-то ободрить. Фрэнк сделал свой выбор, и он привел его в тюрьму. Если, конечно, такой выбор у него был. На ум снова пришел вопрос о вменяемости. Кошмарные насильственные преступления, происходящие в мире, – намного хуже тех, что совершил этот человек, – разве они не вопиют о невменяемости? Невменяемости такой степени, что наказание превращается в расправу над психически больными людьми?

Или наказание всего лишь попытка оградить от них общество?

Мэри не хотелось размышлять на эту тему. У нее имелись дела поважнее, день предстоял напряженный. Но сейчас перед ней сидел запутавшийся, попавший в тюрьму, жалкий человек. Возможно, психически нездоровый. Не просто страдающий от прошлой травмы, но сломленный травмой в большей степени, чем ПТСР. Может быть, его мозг повредился от перегрева и обезвоженности, да так и не пришел в норму. Такое вполне вероятно, ведь никто другой рядом с Фрэнком не выжил.

Короче, кто его знает. Он никуда теперь не денется. А Мэри ждали дела, к тому же она всегда могла приехать снова.

– Мне пора идти. Я вернусь. Попробую что-нибудь узнать, поговорю с вашим адвокатом. Он у вас есть?

Фрэнк качнул головой.

– Мне его назначили.

У него был совершенно потерянный вид.

Мэри со вздохом поднялась. Один из надзирателей подошел к их столику.

– Уходите? – спросил он.

– Да.

Теперь хозяйка положения она. Мэри слегка тронула Фрэнка за плечо, почти точно так же, как он дотронулся до нее в тот вечер на Хохштрассе. Только в этот момент она осознала, что отчасти приходила отомстить. Мэри почувствовала под рубашкой тепло, даже лихорадочный жар. Фрэнк движением плеча сбросил руку – так лошадь отгоняет назойливую муху.

Тридцатые годы были временем зомби. Цивилизация была убита, но еще, спотыкаясь, брела по Земле навстречу судьбе пострашнее смерти.

Все это чувствовали. В культуре периода преобладали страх и гнев, отрицание и чувство вины, стыд и раскаяние, вытеснение и возвращение подавленного. Люди жили на автомате, постоянно пребывая в состоянии зловещей угрозы, непрерывно сознавая свое ущербное положение, гадая, какой еще сокрушительный удар обрушится на их головы и как сделать, чтобы и его не принимать в расчет после того, как столько сил ушло на игнор предыдущих ударов, череда которых тянулась с 2020 года. Само собой, великая жара в Индии оставила свой след. Люди не могли признать ее тем, чем она была, но и забыть не могли, не хотели ее вспоминать и не могли перестать думать о ней без огромных подсознательных усилий. Эти фотографии! Эти цифры! Они напоминали Холокост, проделавший гигантскую прореху в самовосприятии цивилизации, когда погибло шесть миллионов человек, но это было давно, евреев убивали немцы, так что с них и спрос. Палестинская Накба, раздел Индии – плохим историям нет конца, цифры всякий раз непостижимы, однако прежде всегда существовали определенные группы, отвечавшие за преступления, люди варварской эпохи, как утешали себя современники. Эти мысли постоянно вылезали наружу при попытке отмахнуться от великой жары, которая, по уточненным сведениям, стоила жизни двадцати миллионам человек. Столько же солдат погибло во время Первой мировой войны за четыре года интенсивной целенаправленной бойни, в то время как жара длилась всего две недели. Другие говорили, что жара была чем-то похожа на грипп-испанку 1918–1920 годов, но это не так. Катастрофу вызвали не патоген, не геноцид, не война – всего лишь действия либо бездействие самих людей, и убивала она самых беззащитных. И это еще не конец, ибо беззащитны в конечном итоге все.