«Ну вот, – подумала я, – опять двадцать пять…»

– Нет, Славочка, это не колдовство, – ответила я ласково (любила маленьких) и протянула руку, чтобы погладить мальчишку по голове, но он отшатнулся. Тогда я смирно сложила руки на коленях. – Никакое это не колдовство. Я просто не боюсь собак.

– И все? – недоверчиво спросил Славочка. – Не может быть!

– Все, – кивнула я. – Если ты собаку не боишься, то она тебя не тронет. Ну если ей хозяин не велел – тогда укусит или на землю повалит и встать не даст. А так, если собаку не обижать и не бояться, ничего она тебе не сделает.

– А как же ты их не боишься? Они вон какие страшные, – все выспрашивал малыш и сам смотрел как ничья собака – внимательно, настороженно.

– Не знаю. Я их люблю, вот и не боюсь.

– А-а-а, тогда понятно, – удовлетворенно кивнул Славочка. – Вон мамка моя как напьется – буянить начинает, так ее даже те здоровые мужики, что к нам ходят, опасаются. А я подойду к ней, скажу: «Не надо, мама, не шуми», так она ничего мне не делает, а только плачет. «Прости, – говорит, – кровиночка моя…» Это потому, что я ее люблю и совсем не боюсь.

– Точно, – сказала я и все-таки погладила Славочку по голове. – Ты молодец, Славка, не бойся ничего и дурью всякой про колдовство голову себе не забивай.

Славочкина мама была запойной. Месяц не пьет вроде, а потом как начнет, так все, гасите свет. Работала она у нас дворником, здоровенная, хмурая, скандальная баба, а как напьется – так и подраться не дура. И как у нее такой мальчонка, умненький да хорошенький, уродился?

Маму свою Славка любил и опекал, как будто из них двоих взрослым был он. Если кто говорил о ней плохо, Славка гневался, его синие глаза делались грозовыми, серыми, и он упрямо говорил: «Не надо, вы ничего не знаете… Она не плохая, просто слабая и несчастливая…»

Соседи да и участковый несколько раз пытались пристроить Славку в интернат, но он всегда убегал домой. «Ты чего бегаешь, Славка? Плохо тебе там, обижают?» – спрашивали его, а он отвечал: «Мне-то не плохо, а мамка без меня пропадет».

Ну, может, так оно и было.

Котя к Славке относился очень уважительно. Наверное, потому, что и сам так вырос – Котина мама была тихой пьяницей, в отличие от громогласной Славкиной, работала на двух работах, но если Славка был образцовым сыном плохой матери – учился на одни четверки и вообще, то Котя был двоечник и шантрапа и мать свою в грош не ставил.

Было смешно слушать, как крошечный Славочка строго отчитывает громилу Котю: «Ну че, трудно тебе было эту дурацкую алгебру выучить? Обратно фофана словил… Вон мамка твоя целыми днями на работе убивается… А что пьет – так не от хорошей жизни… А ты еще ей добавляешь…» А Котя, грозный Котя, вместо того чтобы навешать мелюзге по ушам, оправдывается: «Ладно, Славентий, проехали… Фигли толку мне учиться? Все равно сяду, как батя…» – «А ты не садись… Не садись! – горячился Славочка. – Ты выучись вон на автомеханика, у тебя ж талант… Автомеханики знаешь сколько загребают?» – «Хорош уже агитировать – не участковый… Ел?» – слезал с темы Котя. «Сам-то ел? – сердито спрашивал Славочка. – Айда ко мне, я вчера супу наварил…»

Такая вот была приблизительно компания.

– Глория! Глория, башли-то возьми…

– А? – очнулась я и увидела, что Котя протягивает мне три мятых трешки и рубль. Я неохотно взяла деньги и все же не выдержала: – Коть, мне, в общем, пятера нужна была, если честно… Ну, пусть мне будет шесть, а четыре вот, возьми…

– Ты че? – набычился Котя. – Я свое слово держу… Спорили на чирик – вот тебе чирик… И не чирикай. – Котя захохотал, довольный собственной шуткой.

– Ну и черт с тобой. – Я встала и хлопнула Славку по плечу: – Пойдем завтра в лягушатник мороженое есть? Я угощаю!

– Ты че? – с Котиной интонацией сказал Славка. – Выиграла, так и радуйся, мне твои деньги ни к чему…

– Ты че? – передразнила я его. – Выигрыш непременно отпраздновать надо, а то удачи не будет. Разве не знаешь?

Славка посмотрел на Котю, тот улыбнулся, кивнул. Славка тоже тогда разулыбался.

– Крем-брюле? С сиропом? – мечтательно спросил он.

– Ага. После уроков завтра зайди за мной, и пойдем. Ну, бывайте, пацаны, я за джинсами. – И я снова побежала, на этот раз к своей однокласснице Леночке.

Взлетев на четвертый этаж, я остановилась на минуту перевести дух и ткнула пальцем в звонок.

Дверь открыла Леночкина мама – темная башня крашеных, неживых, налакированных волос, застывшее кукольное личико, круглые, большие, чуть навыкате глаза, губы бантиком.

– Здравствуй, Глория. Ты к Елене? – сказала она, выражая недовольство только голосом. Она никогда не хмурилась и не улыбалась – берегла лицо, чтобы морщин не было.

– Да, Елена Антоновна. Здравствуйте. А еще Лена говорила, что джинсы продает, так я бы посмотрела, если можно.

– Конечно, можно. Проходи. – Голос Елены Антоновны смягчился. – Еленушка!

Из своей комнаты выплыла Лена – несбывшаяся мечта моей мамы. Всегда нарядная, аккуратная, в бантиках. Они с Еленой Антоновной были похожи, как две фарфоровые куклы одного завода, только Леночка – поменьше и светловолосая.

– Ну, чего тебе? – спросила она и поджала губы.

– Елена, не гримасничай! – одернула ее Елена Антоновна. – Глория хочет посмотреть вещи.

– И уроки еще, если ты в школе была, – добавила я.

– Ве-е-е-ещи? Ты? – вытаращила Леночка бледно-голубые глаза.

Леночка входила в тройку самых красивых девочек в классе и относилась ко мне со снисходительным презрением – за то, что я не интересовалась мальчиками и мне было безразлично, как я выгляжу. Нет, в школу я всегда приходила в выглаженном платьице с чистыми манжетами, с аккуратно заплетенными косичками. Но это была такая солдатская аккуратность – для чистоты, а не для форсу.

– Елена! Прекрати и покажи Глории вещи, если она хочет, – с нажимом произнесла Елена Антоновна, – а я подам чай.

– Хорошо, мама. Иди за мной. – Лена повернулась, как заводная кукла, и пошла к себе.

Я шла за ней и в который раз дивилась тому, что вот сейчас поздний вечер, они одни и не ждут гостей, а обе разодеты в неудобные нарядные платья, у Лены – пышные банты, а у ее мамы волосы уложены в прическу. И мне представилось, что и спят они при полном параде, в таких огромных кукольных коробках.

– Пожалуйста, садись. – Леночка плавным жестом указала на стул и вынула из портфеля дневник. – Вот домашнее задание, ты пока перепиши, а я все подготовлю.

Леночка стала раскладывать на своем диванчике новенькие темно-синие джинсы, спортивные костюмы, какие-то платьица-юбочки. Потом пришла ее мама и принесла чай в отвратительных золоченых чашках с аляповатыми пастушками.

– Ну вот. Выбирай, – сказала Леночка, они с мамой чинно уселись на стулья, как две разрумянившиеся гиены, и стали за мной наблюдать.