– Мама, а если бы я не пошла, меня ругали бы за то, что не слушаюсь?

– Вот, всегда она прекословит! – встрепенулась тетка, потянув меня за шиворот, словно собиралась поднять и показать маме, как проворовавшегося щенка, но мама вдруг сделала защищающий жест, и тетка отпустила меня.

– Пойдем домой, Глория. Пойдем, детка. – Мама взяла меня за руку, и мы пошли к выходу. Мама была небольшого роста, но из-за красоты и хорошей осанки казалась высокой и величественной – люди вжались в стену, как всегда уступая ей дорогу.

Мы шли молча, мама выглядела усталой и задумчивой.

У самого парадного она неожиданно присела, обняла меня и сказала:

– Прости меня, дитеныш мой, – и поцеловала куда-то в ухо.

С этих самых пор мама мягко, но непреклонно, как только она умела, отвадила от дома всех воспитателей и плакальщиков и стала почти прежней – нет, пока не такой веселой, но такой же доброжелательной, здравомыслящей и насмешливой, как прежде, красавицей-мамой.

Казалось, что она очнулась от долгого страшного сна и теперь не собирается давать в обиду ни меня, ни себя. Никому. Ни живым, ни призракам.

Три года спустя после смерти отца мама вышла замуж.

Ее новый муж тоже был хирургом, но больше ничем не напоминал папу. Невысокий, неяркий, тихий насмешник, серый кардинал – он взял маму измором. Ухаживал за ней, несмотря на то что мама гнала от себя всех, объявил очереди ее поклонников: «За мной не занимать» – и добился-таки своего.

И я была очень рада тому, что мама теперь счастлива.

Так вышло, что я никогда не относилась к ней как другие дети к своим мамам – не особенно нуждалась в ее обществе, не искала покровительства. Она была просто еще одним человеком, которого так же, как меня, любил мой папа. Но она мне нравилась, я любила ее, и мне было приятно знать, что мы с ней союзники.

Мама же всегда хотела видеть меня другой, не такой, как я была, но у нее хватило ума не неволить меня, не мешать заниматься тем, что мне по-настоящему нравилось, даже если это не нравилось ей. Единственное, что она заставила меня сделать, – это окончить школу, а школу… ох, как же я ненавидела школу!

Школа была наказанием или, лучше сказать, налогом на мою другую, настоящую жизнь. Мама требовала от меня только одного – чтобы я хорошо училась. Я хорошо училась, и меня оставляли в покое, отпускали к моим лошадям и книгам. В самой школе от меня тоже все отстали – со второго класса нашлось мое место в системе, на меня навесили ярлычок «девочка из спортивной школы», а дети из спортивной школы – это особая каста, каста неприкасаемых, можно сказать, к ним никто не лезет – ни одноклассники, ни учителя. У спортивных детей все время тренировки, соревнования, сборы, их не привлекают к общественной работе и, если они плохо учатся, «натягивают» им тройки.

Своим одноклассникам я только вежливо улыбалась, давала списывать, если просили, или давала в морду, если пытались обидеть, но в общем они были совсем неплохими ребятами, просто мне казались какими-то скучными, плоскими, что ли? Словно картонные фигуры.

Впрочем, возможно, не такими уж скучными они были, просто у меня на самом деле не хватало времени узнать их поближе. Возня с лошадьми и занятия спортом пожирали его, мое время, практически полностью, а еще был город, город, который манил меня, как Тихий океан какого-нибудь Колумба, ведь мы с мамой приехали из крошечной деревушки, всего населения которой едва ли достало бы, чтобы заселить наш теперешний дом – панельную девятиэтажку.

Конечно, папа возил нас в Киев, мы были в разных курортных городах за границей, а мама так и вовсе была до замужества городской девушкой, но я-то, я видела трамвай только из окна автомобиля, а теперь могла кататься на этих самых трамваях. Да еще и одна!

Город ошеломил меня шумом, визгом, лязгом, огромными домами, автомобилями, раскаленным асфальтом и немыслимым количеством равнодушных, хищных и шустрых, как куницы, людей.

Жизнь в городе была похожа на веселую игру – я чувствовала себя лососем, выруливающим против течения, ввинчиваясь в плотный, стремительный поток вечно спешащих куда-то горожан, покойно шевеля плавниками в тихих заводях городских парков, выныривая из водоворотов толпы в городском транспорте.

Это был иной мир, не такой, как тот, потерянный, но он не раздражал, он будоражил, хотелось пройти его насквозь, как лес, хотелось узнать о нем – все.

Я двигалась, как смерч, спиралью, все дальше и дальше от дома. Иногда я удирала с уроков, чтобы проехать первым попавшимся трамваем далеко-далеко, до неведомых земель, где львы, сойти там и блуждать, запоминая хитросплетения и имена неизвестных улиц.

Я облазала все окрестные стройки, сады и помойки. Я пыталась пробраться в порт, но дядька, серый от усталости и копоти, вытащил меня оттуда за уши.

Я забиралась на крыши и в подвалы, шаталась по площадям и рынкам, и, если бы моя мама только знала, как далеко я ухожу от дома, ее бы хватил удар.

Я странствовала в одиночестве, так как никто не мог разделить со мной эту жадную жажду первопроходца. Для них, тех людей, которых я знала здесь, город был обыденной средой обитания, а для меня он стал волшебным аттракционом, неустанно радующим открытиями новым светом.

Кстати, одним из неприятных открытий было то, что в городе не обойтись без денег. До сих пор деньги меня не интересовали – они, видите ли, не нужны для того, чтобы лазать по деревьям, или купаться в пруду, или ездить на колхозных лошадях. Но город был полон соблазнов, обычных детских соблазнов – мороженое, кинематограф, карусели, речные трамвайчики, ну и книги.

Книги мне были необходимы. Теперь-то я знала не понаслышке о том, как велик мир, но мне хотелось знать больше – о неведомых странах, неведомых птицах, о звездах и гадах морских. Конечно, дед рассказывал мне сотни историй – он не умел, как папа, сочинять смешные сказки, зато он многое видел, мой дедушка. Но мне было мало, да и у нас не так часто выпадал случай поболтать спокойно.

Кроме того, это был всего лишь один голос, а книги – это сотни голосов, и я привыкла с детства слышать этот хор.

В школьной библиотеке книги кончились очень быстро. Потом они кончились в детской городской – даже в читальном зале, который я терпеть не могла (любила таскать книжки с собой и читать где-нибудь на воле). И я задумалась: где же их взять, книги-то?

Ну, понятно, что вы сейчас удивились и задались вопросом – как где? В магазине, разумеется. Только вот любой советский ребенок знал: в магазинах можно было найти труды Брежнева, но никак не Дюма-отца. Нет, их издавали – Дюма, Буссенара, Диккенса, Гюго, и большие энциклопедии птиц и животных с прекрасными гравюрами, и мифы древних времен и народов, но все эти чудесные книги волшебным образом оказывались у людей, минуя обычные магазины. Для многих они были просто знаком причастности к «хорошей жизни», как хрусталь и ковры, за ними охотились и где-то их доставали, а вот где – я пока не знала.