Остаток дня я провел в каком-то сквере или парке – непонятно, где я находился. Дорожка с лавочками и деревьями, разделяющая проезжую часть. На одной из тех лавочек я просидел часов до шести, ожидая, когда же водка выветрится из организма. Я ни о чем не думал, будто поставил себе блок, что думать вредно. Мысленно распевал детские песенки, а в телефоне оказалось несколько примитивных игрушек. Отличный отдых! Телефон разрядился около шести, и нетвердой походкой я направился к метро, оставив машину рядом с «тошниловкой».

Неизбежность одиночества в четырех стенах. Единственное, что утешало – мысли о Софье.

Омерзительные скелеты, которые она, быть может, хранит в шкафу, не потревожат наши отношения – смотреть ей в глаза я не буду, чтобы не разочароваться и не потерять единственного человека, которому не противно со мной общаться. Это казалось нечестно по отношению к себе, к своим идеалам высокой духовности. Мысль уйти в монастырь посещала меня несколько раз, но неуверенность в том, что там я обрету долгожданную духовность и встречу тех, кому не страшно смотреть в глаза, останавливала. Я хотел обсудить это с Софьей, только не знал, хватит ли смелости рассказать и хватит ли у нее жизненного опыта, чтобы понять меня.

Тишину нарушил резкий, громкий звук. Я вздрогнул. Что это? Звук не умолкал и продолжал нудно грохотать. Вслушавшись, я распознал звонок мобильного и стремглав бросился к нему. Сколько времени он молчал, и вот кто-то решился набрать мой номер. Я не поверил глазам – это был Леха. С опаской нажал я на сенсорный экран, чтобы ответить. Что взбрело спьяну ему в голову?

– Але! Данил, ты? Але! – голос на другом конце выражал волнение и даже беспокойство. Сквозь слова прорывался шум улицы и порывы ветра.

– Да, я.

– Тебя плохо слышно! С тобой все в порядке?

– Да, – почти огрызнулся я. С какого бодуна звонит бывший дружок?

– Точно? Твоя тачка у «тошниловки», а ты сам где? Официантка говорит, ты еще вчера ушел. У тебя точно все нормально?

– Моя тачка, где хочу, там и ставлю… Вопросы?

– Вопросов нет, – и сразу послышались гудки. И чего это он звонил? Настораживает такая назойливость, однако.

Часы показывали шесть вечера. Целый день я просидел дома, перебирая во внутренней картотеке мысли, разобранные по ящичкам, полочкам и даже по алфавитному порядку. Представляя стеллажи с мыслями, моя фантазия рисовала огромное здание, похожее на Ленинскую библиотеку, уставленное сверху донизу полками, а внизу почти у самого входа в хранилище стояли низкие деревянные шкафчики с тысячью ящиков, как когда-то в библиотеках до появления компьютеров. В каждом ящике были сотни, даже тысячи карточек с четким описанием мысли, временем возникновения и степенью навязчивости. Каждой карточке присвоен индивидуальный номер, таким образом мысль всегда оставалась уникальной и неповторимой, даже если суть ее вновь возникала в каком-то другом времени. Тогда автоматически проставлялось новое время возникновения, но не замещая старое, а ставилось рядышком, показывая таким образом степень навязчивости. У меня было много навязчивых мыслей, что говорило об определенных предпочтениях. Итак, в чем это выражалось?

Софья

Греховность людей

Алкоголь

Если говорить о времени возникновения, то первые два пункта появились недавно, тогда как последний стал меня занимать лет с четырнадцати. Первый опыт знакомства с алкоголем оказался не самым впечатляющим. Мне лет десять или даже меньше. К нам домой пришли гости. Я давно заметил, что взрослые пили не только сок, а что– то еще, что мне не разрешалось. Когда гости ушли, а мама отнесла рюмки на кухню, я проскользнул туда, чтобы, пока никто не видит, обмакнуть палец в остатки загадочных напитков. Мой мизинец схватил пару капель со дна рюмки и быстренько запустил их в рот. Отвратительно! Как они это пьют? Горькая, обжигающая жидкость не пришлась мне по вкусу. Но лет в четырнадцать, несмотря на первый печальный опыт, тяга к бутылке проснулась с новой силой. И не потому, что я мазохист, а потому что все мальчики в классе хвастались, что пили водку, коньяк, а вино – это для маленьких.

Так, анализируя жизнь со скрупулезностью бухгалтера и логичностью программиста, я больше и больше приходил к выводу о том, что странно, почему я не вижу эти грехи, когда смотрюсь в зеркало. Может, дело в их незначительности?

Или вот еще одно воспоминание. Жаркое лето. Большинство детей разъехались по дачам, морям, лагерям, и только я и еще пара ребят из двора тухли в асфальтовобетонном мешке города. Пока родители работали, я был предоставлен самому себе. Одному из дворовых ребят купили новый велосипед для взрослых, не то что наши малявки. Гордый своим подарком, он выкатил его во двор и нарезал круги вокруг или между домов. Я о таком и мечтать не мог, потому что знал, что «у нас нет денег». Моя просьба была вполне простой и понятной: «Дай покататься». Мальчик отказал, никак это не мотивируя. Тогда я пошел домой, достал кнопки с гвоздями и раскидал их по дорожкам среди двора, пока тот катался где-то за его пределами. Тактика сработала. Очень медленно, но одно из колес начало сдуваться. Кто-то из малышей поранился чуть позже, но то была не моя забота. Так мне тогда казалось…

Я закрыл лицо руками. Не очень приятные воспоминания. Но разве в сознательном возрасте я сделал кому-то плохое? Нет. Будучи взрослым, я желал кому– то зла? Нет…

На столе лежал телефон. Софья была близка и далека одновременно. Еще немного, и мысли о ней свели бы меня с ума. Казалось, они высушивали мозг сильнее, чем алкоголь. Минута колебаний, и чувство горького одиночества не оставило шансов. Просто хотелось поговорить, почувствовать пусть виртуальный, но запах женщины и рассказать, какое я замечательное яблоко… Бархатистый голос сказал: «Але». Я готов был слушать это «Але» столетиями. Она сейчас на работе и не может разговаривать. Перезвонить позже. Я дождался девяти вечера и позвонил, будто верный пес побежал навстречу хозяину…

– Здравствуйте, это Даниил. Вам удобно разговаривать?

– Привет, Даниил. Да, тяжелый денек выдался. И вчера тоже. Тебе интересно, что происходит в компании в связи с твоим уходом?

Неожиданный вопрос.

– Новые ушаты грязи про мою душу? Неудивительно. Представляю, как там все брызжут ядом. Но я совсем не об этом хочу поговорить.

– А я хочу. Потому что все совсем по-другому. Яда в твой адрес нет, но в компании очень напряженная обстановка. И ты должен знать, что люди не так плохи, как могут казаться.

Я усмехнулся.

– Вы слишком наивны. Люди притворяются. – Но теперь мне стало интересно. – Если не затруднит, расскажите.

– Да, постараюсь как можно короче обрисовать ситуацию, время уже позднее. Вчера около двенадцати Дмитрий Михайлович зашел в офис, где ты работал, и, заметив, что тебя нет, спросил у всех, все ли с тобой в порядке. В ответ раздалось неловкое молчание коллег. Гендиректор был не в курсе увольнения и пришел в ярость, что ему никто не ответил. В итоге вышел Сергей и сказал, что ты написал заявление. Они переговорили в кабинете. Произошедшее шокировало Дмитрия Михайловича, и он приказал всем, кто подписал просьбу о твоем увольнении, собраться в переговорной после окончания рабочего дня. Меня, как лицо новое и ничего не подписавшее, попросил быть свидетелем и записать разговор на диктофон. Первый вопрос был: «В чем суть конфликта?» Оказалось, что конфликта как такого не было, хоть тебя никто и не любил и ты всех достал. То есть открытого конфликта не было, но видеть тебя в офисе многие не хотели. Подписывали заявление в субботу вечером в состоянии легкого опьянения. На вопрос, почему не попросили руководство разобраться, ответа не было. Также не было ответа на вопросы: почему не поговорили с тобой, почему пошли на сознательную травлю? Якобы все произошло спонтанно и о последствиях никто не подумал.