— Боюсь, что не шучу. Мне бы хотелось, чтобы в схолариуме был произведен еще один обыск. Все крутится вокруг схолариума. Ведь должен он ее, в конце концов, где-то держать.

Канцлер долго молчал, тщательно складывая упавшее на пол одеяло и пристраивая его на спинку стула.

— Вы должны были поставить меня в известность раньше, — упрекнул он. — Если с ней что-то случится, разразится скандал. Хотя скандал разразится в любом случае, потому что это женщина…

Сказать Штайнеру было нечего. Канцлер кивнул, давая понять, что он может идти. Магистр попрощался.

Канцлер снова опустился на стул и укрыл ноги одеялом. Огонь в камине постепенно погас, и в комнате сразу же стало очень холодно. Если он посидит здесь еще немного, то превратится в сосульку. Можно позвонить, попросить снова разжечь огонь, но уж больно лень. Женщина в мужском платье на факультете! Скоро на кафедру начнут залезать кошки, вот уж они напроповедуют! О земном рае, где прямо в рот прыгают мыши, где текут молочные реки, а густые озера наполнены жирной сметаной. Берегите начало, иначе не сможете справиться с концом. А все оттого, что в монастырях женщинам дают книги, чтобы они могли читать. Зачем им знания?

Канцлер потер руки, которые замерзали все больше и сгибались все хуже. Все-таки ему придется встать… Он слышал о француженке, которая сочиняет книги о смысле женской жизни и о женских мечтах и чаяниях. Как там ее зовут?.. Ах да, Пизан или что-то в этом роде. Особенно ему рассказывали про одну книгу, там описан женский город, в котором все устроено так, как нравится женщинам. А уж он-то хорошо себе представлял, чем там занимаются. Шляются и кутят, читают книги и зачинают детей. И дьявол знает что еще. От этих мыслей у него просто кровь стыла в жилах. В своих университетах они изучают труды философов. А может быть, сразу же и рвут эти самые книги, кто знает? А тут еще нате вам! Женщина, обманом проникшая на факультет и решившая, что может разгуливать по городу в мужском платье. Стоит представить себе это, и желудок выворачивается наизнанку. Но за размышлениями канцлера скрывалось еще одно чувство. Не начало ли это конца? Конечно, одна ослепленная грешница еще не толпа, но не начали ли женщины постепенно пролезать всюду, куда их не просят? В каждую щель, в каждый закуток общественной жизни? Не вселилась ли в них такая идея, не решили ли они штурмовать последние оплоты? А что, если однажды они и на самом деле ворвутся на факультеты? Подобно паразиту, который, как омела, виснет на деревьях, высасывая из них соки, пока наконец они, полностью обессиленные и больные, не рухнут во время первой же бури. Это их мир, мир мужчин. Бог создал его, чтобы мужчина его возделывал. Чтобы строил его по своим представлениям, словно собор. Женщинам не под силу возвести второй кёльнский собор. Да и вообще, как должен выглядеть мир, обустроенный женщинами? Дети стали бы там императорами, бегали бы в горностаевых плащиках. Кошки спали бы в постелях, а философия, словно привидение, скрылась бы в сундуках. Ведь разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы женщина высказала хоть одну здравую мысль? А эта пробралась на лекции, да еще и записи вела! Наверняка это от высокомерия, потому что ни одна женщина не пошла бы на такое из-за жажды знаний.

Теперь канцлер вспомнил еще и о том, что Касалл все время жаловался на страсть жены к чтению. Ну конечно, вот и причина всех неприятностей. Только уже слишком поздно, женщинам давно позволили вкусить от плода духовной работы мужчин. И теперь они сидят по монастырям, читают, пишут и создают свои собственные труды. Творец Небесный!.. Канцлер медленно встал. Холод мучал больше, чем голод и жажда. Все равно уже поздно. Слишком поздно, теперь уже сие непотребное развитие вспять не повернуть. Даже сам Папа не воспротивился, позволил давать им книги, да еще и отмечать основные главы. Женщины подобны волку, пробравшемуся в стадо овец. Канцлер позвонил. Да, однажды они явятся на факультеты, а потом еще и полезут на кафедру, и больше того — это напугало его до смерти — станут магистрами, и мужчинам придется почтительно внимать их словам. Появившаяся служанка опустилась на колени перед камином, чтобы подложить дров и разжечь огонь.

Вытянув руки над скачущими искрами, он слегка успокоился. По комнате постепенно расходилось приятное тепло. Пока еще можно кое-что предпринять. Пока еще можно не позволить им читать и писать. Но он чувствовал, что это глас вопиющего в пустыне. Даже если епископы и сам Папа не имеют ничего против того, чтобы женщины изучали тривиум во славу Божию, то как же может воспрепятствовать этому он, в принципе бессильный канцлер одного из факультетов? Он напишет письма властям предержащим и выступит за немедленное усмирение духовной активности женщин! Он устало опустился на стул. Они над ним посмеются. Они не видят опасности. С широко открытыми глазами несутся они навстречу своей гибели.

Но они не знают того, что знает он. Что на одном из факультетов сидела переодетая женщина. Поэтому следует задокументировать этот пример и сунуть им под нос, пусть сами увидят, какие последствия влечет за собой подобное попустительство. Но сначала нужно заполучить эту женщину. И устроить над ней процесс. Громкий процесс, о котором заговорит весь мир. Который раскроет им глаза. Тогда они изменят свою политику и будут не только жечь на кострах ведьм, но и запретят подобные новшества. Эй, мужчины, уничтожьте город женщин! Разрушьте женские монастыри, пока еще не поздно! Аминь.

Он и сам не заметил, что молитвенно сложил руки. А потом в изнеможении откинулся назад. Нет, так не получится. Исключения, когда женщины по ошибке попадали на факультет, были всегда, их терпели наивные магистры и добросердечные канцлеры, не принимающие никаких мер, потому что, естественно, женщины тоже вносят плату за обучение. Нет причины бояться. Вероятно, он видит все в чересчур мрачном свете, он неверно оценивает масштабы происходящего. Никто его не поблагодарит, если он организует травлю этой женщины. Над ней будет процесс, потому что, в конце концов, недопустимо приносить клятву под чужим именем, нельзя записываться на факультет под чужим именем, но решение навряд ли будет носить принципиальный характер. В конечном итоге он может остаться один, потому что никто не оценит занимаемую им позицию.

Он посмотрел на пляшущий огонь и поправил на ногах одеяло.

Она была не похожа на других шлюх этого города. Таких как она называли тайными развратницами. Несвободная, бездетная, муж постоянно в разъездах — занят важными делами и колесит по всей империи. Ломбарди набросил на плечи плащ, на голову натянул нелепую шляпу и быстрым шагом направился в сторону ее дома. Все равно когда-нибудь она попадется, и тогда ее дело плохо. Но ему-то какая разница — он просто мужчина, посещающий проститутку, на остальное ему плевать. Правда, на этот раз он шел не за этим, он должен был кое-что узнать. Ее тело было ему известно не хуже, чем учение о категориях Аристотеля: не осталось ни одного сантиметра, который бы он не изучил, тыркаясь в него, словно корова на пастбище.

Она уже ждала. Он ей нравился, потому что был симпатичным, умным и молодым. Она вообще принимала только молодых и умных мужчин. Когда он пришел, она сидела на кровати и смотрела на капли дождя за окном. Он скинул плащ, провел рукой по мокрым волосам.