меня… Лишнего я с тебя не попрошу. Твоё дело — готовить. А жить можешь, как в этом доме, так и у себя, ну, если у тебя, есть где жить, — путанно выразился я, но девушка поняла.

Она лучисто взглянула на меня и с благодарной улыбкой сказала:

— Благодарю, ваше благородие. У меня имеется свой уголок. Выходит, что вы меня берёте в услужение?

— Угу. Тридцать пять рублей в месяц достаточно будет? — особо не думая, предложил я и судя по вспыхнувшим глазам девушки назвал хорошую зарплату.

— Согласная я. Когда приступать?

— А вот завтра и приступай. Сегодня же можешь осмотреть рабочее место и составить список продуктов, которые следует купить. Гришка завтра поутру на базар и сходит. Кстати, Григорий кое-что хочу у тебя спросить. Подойди поближе, а то голосовые связки лишний раз напрягать не хочется.

Тот послушно подошёл ко мне, с восторгом косясь на пышногрудую блондинку.

— Григорий, — шёпотом начал я, дабы девушка не услышала, — а эта Алевтина… она точно готовить умеет? Или ты позвал её, польстившись на какие-то другие её достоинства?

— Умеет. Какая баба не умеет готовить? — удивился крепыш, так и выворачивая голову, чтобы продолжить наблюдать за блондинкой. Кажется, его вечная любовь к Глашке оказалась совсем не вечной. Стоило появиться на горизонте светловолосой красотке, как крепыш мигом позабыл о разбитом сердце.

— Ладно. Я тебе верю, — кивнул я, ещё раз посмотрел на блондинку и добавил: — Однако слушай и запоминай, сударыня Романова не должна увидеть Алевтину. Тебе понятно?

— Ага, ваше благородие.

Глава 23

Перед прибытием Романовой с отцом, мы с Гришкой и парой охранников совершили весьма важное дело. Отдали-таки вещи тем людям, кои служили в этом доме. Мы запускали бывших слуг в особняк по одному и следили за каждым их шагом, дабы они не прихватили ничего лишнего и не сотворили какую-нибудь херню. Возможно, благодаря этим предосторожностям всё и прошло без сучка и задоринки. Хмурые слуги забрали свои монатки и растворились в тумане. Напоследок только бунтарь со сломанной рукой долгим, нехорошим взглядом посмотрел на меня.

А буквально через час появилась карета Романовой. Я подал руку девушке и помог ей ступить на влажную брусчатку. А затем из кареты ловко выбрался отец Романовой. На вид ему было не больше пятидесяти лет. Бакенбарды обрамляли породистое лицо с живыми глазами.

А когда он заговорил, то я подивился виду его здоровых, крепких зубов:

— Добрый вечер, сударь.

— Добрый вечер, — отозвался я и указал на дом. — Прошу внутрь, дорогие гости.

Папенька Елизаветы взял её под руку и повёл по дорожке. Девица сделала вид, что мы не больно-то хорошо знакомы. Однако я не думаю, что её игра введёт отца в заблуждение. Он сразу же начал оценивающе поглядывать на меня и на дом, словно прикидывал, как я буду выглядеть в роли зятя. И вроде бы моя персона его удовлетворила. Он ласковым голосом стал расспрашивать меня о причине потери памяти, а я поведал ему о том взрыве, который швырнул меня на брусчатку и отправил во мрак.

— Понимаю, — кивнул мужчина, величаво войдя в холл, — травмы головы являются наиболее частыми причинами потери воспоминаний. Я попробую вам помочь, голубчик.

— Благодарю, прошу в гостиную, — улыбнулся я и повёл визитёров вглубь дома. И, как назло, в одном из коридоров мелькнули Гришка с Алевтиной. Они буквально на пару секунд попались на глаза Романовой, но та каким-то невероятным образом сумела разглядеть девушку и оценить её красоту.

Дворянка сразу же нахмурилась и деланно безразличным голосом осведомилась:

— Сударь Шипицин, а кто это там был с вашим слугой? Вы наняли служанку?

— Кухарку, сударыня, — нехотя ответил я и стал подниматься по ступеням, кляня крепыша последними словами.

— А она довольно видная для простолюдинки девица. А уж если она действительно умеет вкусно готовить… — язвительно сказала Романова и испустила сухой смешок.

— Ну хватит, Лизонька, хватит смущать юношу. Где-то же должны работать и внешне привлекательные горожанки, — вступился за меня отец Романовой. — Я уверен, что Никита Алексеевич принял в услужение эту девушку исключительно из-за её профессиональных навыков.

— Угу, всё так и было, — поддакнул я и вошёл в гостиную, ловя на себе колючие взгляды Елизаветы. Она напоминала хищника, защищающего свою территорию от вторжения.

— Что ж, сударь, давайте сразу перейдём к вашему лечению, а то время нынче позднее. Прилягте на диван, примите удобную позу и расслабьтесь.

Я повиновался дворянину и вытянулся на диване, сложив руки на груди. Лекарь же встал около моей головы и достал из кармана сюртука небольшую склянку.

— Выпейте, Никита Алексеевич, — протянул он мне её.

— Будет… э-э-э… щекотно? — заменил я слово «боль» на более подобающее для храброго дворянина и взял двумя пальцами склянку.

— Нет, не будет. Это снадобье отправит вас в сон, — заверил меня отец Романовой и потёр ладошки, ставшие испускать зеленоватый туман его магии.

— И долго продлится этот сон? — спросил я, отправив в рот терпкую жидкость, пахнущую травами и спиртом.

— Около часа, — ответил лекарь, поставил рядом с диваном стул, присел на него и положил ладони на верхушку моего черепа.

Авось он не превратит меня в идиота, пускающего слюни. Хотя, вроде бы, не должен. Он же очень крутой, опытный маг. Эти мысли придали мне уверенности, посему моё тело сумело расслабиться, чему в немалой степени поспособствовали идущее от ладоней мужчины тепло и выпитое снадобье.

Тьма мягко поглотила меня, а затем она расцвела сотнями картин из прошлой жизни Никитоса. Они сменяли друг друга, даря мне пережитые парнем эмоции: страх, боль, любовь, надежда… Я видел его детские годы, учёбу в гимназии, издевательства братьев. А закончилось всё тем самым взрывом, который сотряс особняк графа Перепелицына. Пламя мелькнуло передо мной, после чего глаза распахнулись и лепной потолок гостиной бесстрастно поглядел на меня, а в уши ворвалось хриплое дыхание лекаря. Он восседал уже не на стуле, а на кресле, и по его лбу катились капельки пота, которые мужчина вытирал носовым платком.

— Сударь, вы что-то вспомнили? — с надеждой протараторила Елизавета, упала возле дивана на колени и взяла меня за руку.

— О-о-о, теперь я помню всю жизнь… всю жизнь Никиты Алексеевича Шипицина, — пересохшими губами выдал я, всё ещё