Я нажал на ссылку и попал на яркую, оформленную в аквамариновых тонах страницу. Блог назывался «Выпечка от П&П». Это один из тех блогов, которые делают на вордпрессе, а затем переводят в формат веб-сайта, но это не делало его менее очаровательным: фотографии были такими живописными, что я буквально мог почувствовать вкус выпечки через экран.

Я пролистнул ниже и стал читать названия десертов, расположенные под фотографиями. Самыми недавними были рулетики «Беспорядки на дороге»; я пролистнул еще ниже и увидел торт «Ангел А+», сдобное печенье «Маслу повезет в следующий раз» и затем…

И затем я увидел хэллоуиновское обновление – монстроторт.

У меня сперло дыхание, все мое тело застыло. Ошибки быть не могло. У меня, может, и есть привычка уплетать творения Пеппер со скоростью света, но яркие цвета и липкая консистенция настолько отложились в моей голове и моих вкусовых рецепторах, что я узнал бы этот торт с первого взгляда даже в следующей жизни.

Мой мозг отказывался обрабатывать эту информацию, поэтому я продолжил листать блог, словно это поможет, и все исчезнет, как яркая подростковая галлюцинация, вызванная недосыпом.

Но чем дальше я смотрел, тем хуже мне становилось. Пирожные «Мне очень жаль». Пирожные на палочке «Неожиданный экзамен», которые Пеппер и Пуджа как-то ели в школе. Были и другие десерты с глупыми дерзкими названиями, которых я не знал, – скорее всего, их готовила Пейдж, – но в других названиях так отчетливо чувствовалась Пеппер, что мне было больно читать их.

Я бросил телефон.

– Что такое? – спросил Итан, не отрывая взгляда от своего экрана.

Пеппер – это Сиалия. Сиалия – это Пеппер.

Я не мог решить, что мне думать и что чувствовать, но мое тело решило все за меня – я чувствовал биение своего сердца всем телом, в моих легких внезапно стало так много воздуха, но я не мог решить, потратить его на дыхание или на то, чтобы проорать «ПЕППЕР – ЭТО СИАЛИЯ!» на пике возможностей моих, по всей видимости, очень мелодраматичных легких.

– Это опять Пеппер?

Если в моем теле и осталась кровь, то я уверен, что сейчас она вся прилила к моему лицу.

– Что?

– Она твитнула что-то?

Точно. «Твиттер». Моя голова непроизвольно кивнула.

– Мы уже победили, что ей не сидится на месте, – сказал Итан, закатывая глаза.

Мама вошла в комнату бабушки Белли с большой кружкой чая в руках.

– Пеппер? Это не та девочка, с которой ты гулял?

Мне казалось, с той прогулки прошел уже по меньшей мере год. Я мысленно пытался вернуться на несколько недель назад, на несколько месяцев назад к нашим разговорам с Сиалией и Пеппер, стараясь не перепутать их в своей голове. Что я говорил Сиалии? Что я говорил Пеппер?

– Ага, она самая, – подтвердил Итан.

И что более важно, что об этом подумает Пеппер? Как много вещей, о которых она не хотела бы говорить ее твиттерскому оппоненту и главному разочарованию выпускного класса Джеку Кэмпбеллу, она рассказала мне в приложении?

Моя мама аж засияла.

– И она увидела тебя в статье «Хаб Сида» и пригласила на свидание, ммм?

Каким-то чудом я смог подать голос:

– Не совсем…

– Это Пеппер твитила с аккаунта «Высшей лиги бургеров», – сказал Итан.

– Погоди, что?

Я даже не подозревал, что папа на кухне, пока он не появился в дверном пролете, держа в руках сковородку и полотенце. Он посмотрел сначала на меня, затем на Итана, словно не понимал, от кого ждать ответ.

– Пеппер Эванс, – пренебрежительно сказал Итан. – Учится в нашей школе. Ее семья владеет «Высшей лигой бургеров».

Мама нахмурила брови.

– Я думала, ту девочку зовут Патриция.

– Ее настоящее имя Пеппер, – сказал я. – То есть настоящее имя – Патриция, но зовут ее Пеппер. – Или Сиалия. Или Девочка, Которая Опять Разозлится на Джека. Как вам больше нравится.

– Эта женщина.

Если бы я не увидел, как у отца шевелились губы, я бы подумал, что мне показалось, что он это сказал. На его лице отразилась тень странного выражения; он опустил голову и стал разглядывать сковородку, чтобы я этого не заметил, но было поздно. Я посмотрел на маму в надежде, что она тоже ошеломлена, как и я, но она просто тяжело вздохнула.

– Какая женщина? – спросил Итан. Чем бы он ни занимался в своем ноутбуке, все было позабыто. И когда ответа на его вопрос не последовало, он добавил: – Мы пропустили что-то?

Папа посмотрел назад, сжав губы в прямую линию.

– Нет. Просто… Мы же закрыли тему с «Твиттером», верно?

– Верно, – тихо ответил я.

Он кивнул.

– Пусть тогда все остается на своих местах.

И затем в жутком телепатическом родительском стиле они с мамой молча пошли в спальню. Они не закрыли дверь – они никогда не делают этого, когда обсуждают что-то, – но их голоса были слишком тихими, чтобы можно было что-нибудь услышать.

У меня в руках завибрировал телефон.

Завтра. День прогульщика.

Крохотный кусочек зарождающегося во мне восторга был раздавлен нахлынувшей паникой.

Лэндон.

Я не мог быть уверенным в этом на сто процентов, но я точно не выдумал выражение ее лица сегодня в бассейне или легкого заикания, когда она с ним разговаривала. Она думает, что Волк – это Лэндон.

Нет. Она хочет, чтобы Волк оказался Лэндоном.

– Что за херня? – пробурчал Итан.

Я посмотрел на Итана, на выбивающее из колеи сходство в его глазах. Обычно в моменты вроде этого они больше всего похожи на мои собственные – тот же прищур, то же ощущение, что мы зашли в тупик. Мой союзник. Мой брат. Другая половина непокорного целого, которое мы вместе составляем. Но сейчас я был настолько далек от странностей моих родителей, что, если бы они сейчас вернулись в эту комнату и начали говорить по-немецки, я бы все равно продолжил сидеть как вкопанный и тонуть в океане жалости к себе.

– Эй, – сказал Итан. Он не спросил, что не так, но этот вопрос бы заложен в тоне его «эй» и во взгляде, с которым он посмотрел на меня.

И мне внезапно до боли в груди захотелось рассказать ему обо всем. О «Визле», о Пеппер, о будущем и обо всех остальных мелочах, которые меня сейчас терзают. Как бы сильно я ни пытался обойти тень Итана, все равно эта тень лучше всех понимает мою. Как бы я ни обижался на него за навешенные на меня проблемы, он все равно оставался моим первым и лучшим другом.