– Вот здорово!

– Да, – согласился Лоенгрин. – Только меня ничто не заставит кланяться богу с умом и повадками моего оруженосца.

Он взял выстиранную вчера рубашку, за ночь высохла, с удовольствием натянул на сильное тело, жаждущее действий, влез в стальную кирасу и начал прилаживать на себе остальные доспехи из такой непривычной в этом мире неги стали.

Нил вскочил и поспешно взялся помогать. Женщины смотрели с недоумением и обидой.

– Вам не нравится их мир? – спросил Нил.

Лоенгрин с усилием затянул пряжку потуже, вздохнул.

– Понимаешь, Нил… я вижу разницу между поучениями отца Ефимия и наставлениями отца Теогольда, хотя оба на одну и ту же тему, но я не вижу разницы в том, возлечь на ложе с вон той рыжеволосой красавицей, что справа, или вот с этой жгучей брюнеткой, что слева. Или даже с той золотоволосой, что чешет тебе спину. А ты видишь?

Нил ответил с готовностью:

– Конечно!

– В чем, просвети.

– Та рыжая, – объяснил Нил, очень гордый, что понимает больше господина, – а та вот черная!

– Это я заметил, – обронил Лоенгрин, – а насчет существенной, как бы сказать, разницы?

Нил приподнял в удивлении плечи.

– Ваша светлость, это женщины! Какая между ними может быть разница?

– Гм, – сказал Лоенгрин. – Не совсем… но вообще-то хороший ответ. Ты, как я понял, планируешь остаться?

Нил радостно подхватился.

– А что, можно?

– Будут только рады, – сообщил Лоенгрин.

– Тогда меня отсюда и сто быков не вытащат!

– Понятно, – сказал Лоенгрин. – Ну ладно, будь здоров. Вот тут еще чуть затяни, чтоб не болталось… Хорошо, спасибо! Я пошел.

Нил непонимающими глазами смотрел, как его господин, расправив плечи, уходит вольно и широко к своему коню. Тот радостно заржал, Лоенгрин вынес из сарая седло и положил коню на спину.

– Мой лорд!

Лоенгрин оглянулся, Нил подбежал с вытаращенными глазами и распахнутым в удивлении ртом.

– Слушаю, – ответил Лоенгрин и принялся затягивать подпругу.

Нил поспешно ухватился за ремни, начал сам все затягивать и улаживать, деликатно отстраняя рыцаря.

Лоенгрин сказал усмешливо:

– Да брось ты эту ерунду!.. Там вон тебя такие женщины ждут…

Нил спросил с пугливым недоверием:

– Вы в самом деле решили уехать?.. Отсюда? Где вот так все… божественно?

– Что значит решил? – перепросил Лоенгрин. – Я и не собирался здесь задерживаться, как помнишь. Или все забыл? Мне нужно объехать земли Брабанта, посмотреть, что и как, затем вернуться в Анвер.

Нил взмолился:

– Но почему сейчас?

– А почему не сейчас? – спросил Лоенгрин отстраненно. – Я христианин, а это обязывает. И я возвращаюсь в христианский мир.

– Ваша светлость, а я?

– Это у язычников нет выбора, – напомнил Лоенгрин. – А у христиан есть. Ты христианин, сам волен, вернуться ли в мир христиан или же остаться в язычестве. Заметь, я не называю это вот ни гнусным, ни развратным или развращенным, похотливым или… любым другим словом. Я просто сделал здесь остановку, дал отдохнуть коню, теперь еду мимо и дальше.

Он проверил стремена, потрепал коня по холке.

– Готов, дружище?

Конь ответил тихим ржанием. Нил метнулся от них, как ошпаренный, а Лоенгрин вспрыгнул в седло, разобрал повод.

Как он и предчувствовал, украшенная виноградными листьями арка появилась в тот момент, когда он твердо уверился, что покидает этот прекрасный чувственный мир, так и не отыскавший иных дорог.

Она заблистала холодно крупными каплями росы на листьях, словно напоминая, что по ту сторону холодно и неуютно, там еще новый дикий мир…

– Зато у него бесконечная дорога, – проговорил себе Лоенгрин, чтобы затоптать слабое чувство потери от расставания с этим гедонистическим миром. – И мы, клянусь, построим Царство Небесное…

Он был уже в нескольких ярдах от выхода из Грота, когда зеленая стена слева распахнулась, Голда выбежала обнаженная и с распущенными волосами, подбежала с плачем и прижалась с конскому боку всем прекрасным телом, вскинув бледное лицо с мокрыми от слез глазами и ухватившись за сапог с рыцарской шпорой.

– Не уходи!.. Здесь все рухнет!..

Конь остановился, прядая ушами, Лоенгрин посмотрел на хозяйку волшебного Холма с кроткой жалостью.

– Нет.

Она вскинула голову, в прекрасных широко расставленных глазах страх и отчаяние, потом мелькнула безумная надежда.

– Ты, – вскрикнула она тонким голосом, – не уйдешь?

Он покачал головой.

– Не рухнет.

– Но, – вскрикнула она в отчаянии, – ты же паладин? Ты должен уничтожить все это, так от тебя требует вера, я знаю!.. Издавна было предсказано, что однажды придет с именем иного бога великий воин в сверкающих доспехах…

– И все разрушит?

– Да!

– Наша вера ничего не требует, – ответил он мягко. – Мы сами решаем по своей совести. Иногда ошибаемся… Порой – жестоко, но это наши решения, мы за них отвечаем сперва перед своей совестью, а потом ответим на Страшном суде.

Она вскрикнула:

– И что ты решил?

Он ответил с той же задумчивой кротостью:

– Этот мир тоже создан Господом… с какой целью – не знаю. Возможно, только для того, чтобы испытывать людей. Тот, кто войдет сюда и не запятнает свою душу… станет еще крепче. Возможно, цели Господа иные, не мне пытаться их понять. Потому я, предоставленный самому себе, помолился и просил Господа дать мне совет…

Она затаила дыхание, но сверкающий рыцарь замолчал, она взмолилась:

– Скажи, что твой могучий бог тебе ответил?

Он покачал головой:

– Ничего.

Она спросила в страхе:

– Что это значит?

Он улыбнулся краешком рта.

– Господь предоставил решать самому. Потому я, как уже сказал, оставляю этот мир, ничего в нем не тронув и ничего не сломав, и возвращаюсь в мир людей. Волшебный Холм – не пропасть или болото, в котором гибнут все, правые и виноватые, слабые и сильные. Прощай.

Она вскричала отчаянным голосом:

– Но как же… предсказание?

Он покачал головой.

– Это не обо мне, точно.

Она вскрикнула в слезах:

– Но предсказан был именно великий воин на белом коне и в сверкающих доспехах!.. И безупречный лицом и телом…