– Муса, я пришла спросить у тебя, что случилось в Екатеринбурге?

Он поднял на нее истерзанный взгляд. Смотрел долго, не сразу сумев вернуться от своих мыслей к земным заботам.

– Что ты слышала про это?

– Мне только передали, что там большие неприятности. Наших арестовали?

– Я не могу ни до кого дозвониться. То же самое и у Вахи. Он пытается всех своих хороших знакомых обзвонить – никто не отвечает. А выходить на плохих знакомых я ему не советовал. Излишний интерес вызовет излишнее внимание к нему самому. Это тоже ни к чему. Через него могут и до нас добраться.

– У меня сведений больше, – сказала Мария. – Была попытка захватить химическое производство... То самое, о котором мы говорили.

– Этого не может быть. Время не подошло. Срок назначен только на завтрашний вечер...

Ага, старик проболтался.

– И тем не менее их всех взяли. И кто-то из парней сдал не только остальных, теперь фээсбэшники знают, что акции готовятся одновременно в двадцати городах, и стараются перетрясти всех чеченцев на местах. Они могут все сорвать. Знаешь, как Высоцкий пел: «Идет охота на волков, идет охота...» Именно на облаву нарвались Джабраил с Али. Нам надо быть осторожнее.

– Надо... – согласился Муса и совсем сгорбился.

Она смотрела на него с сожалением. Мария в самом деле жалела старика. Что, впрочем, не помешало бы ей при необходимости убрать Мусу с дороги. Но это время еще не подошло.

– Мне кажется, что ты немного скис. Мы все переживаем смерть твоего сына. Но нам, и тебе и мне, и Умару – следует делать дело. У тебя есть возможность за Джабраила отомстить, и ты не должен этой возможностью пренебрегать.

Глубокий, с хрипотцой вздох остановил ее монолог.

– Нет у меня уже такой возможности...

– Что ты говоришь? Когда очередной сбор?

– Не будет сбора.

– Почему?

Он минуту помолчал, отвернувшись, потом заговорил уже устало. Вспышка эмоций отняла у Мусы слишком много сил, и теперь он старился просто на глазах Гавроша. Превращался в развалину, не способную к действию. А ведь у него многие концы операции в руках. Надо добиться, чтобы эти концы перешли в руки Марии.

– Ваха разговаривал со своими людьми... Они не хотят с нами работать. Они боятся потерять здесь свой дом. Слишком привыкли к спокойной жизни.

– А они не знают, откуда у них такая спокойная жизнь? Они не знают, почему местные не всегда желают с ними воевать?

– Потому что они – чеченцы! – Муса сказал с гордостью, которая опять проснулась, и даже выпрямился на пару секунд.

– Десять лет назад никто не слышал о чеченцах. И никто их не боялся. Это теперь боятся, потому что воюют и гибнут такие парни, как Джабраил. Это они создали репутацию народу. И обеспечили Вахе более-менее спокойную жизнь.

– В этом ты права.

Она стукнула кулачком по столу.

– Привыкли они спать на мягком... – презрительно прошипела, словно угрожая по-змеиному, и глаза ее сузились. – А Ваха не может им приказать?

– У них не военные отношения. Он боится, что если заставит одного, то другие от него отвернутся. Среди них, я понял, тоже идет борьба за власть, и он не хочет потерять влияние.

– Тоже боится за свой дом?

– И за свое положение.

– А ты за свой дом не боишься?

– В моем доме сейчас живут, наверное, русские офицеры. Дом большой и удобный. Когда я вернусь, там уже ничего не останется... Если я вообще вернусь...

Гаврош не дала старику углубиться в мрачные мысли. Нельзя позволять ему делать это.

– Ни один человек из окружения Вахи не желает работать с нами?

– Только вертолетчик согласен.

– Вислоносый?

– Да.

– Но он же не чечен.

– Он работает за деньги. К тому же он верующий мусульманин. Но это все бесполезно... У меня нет людей.

Гаврош вспомнила записку Хаттаба. Пришло, кажется, время брать операцию в свои руки. Только пока еще не следует избавляться от Мусы. Пока он может и пригодиться. А потом будет видно...

– Ты знаешь, как найти этого вертолетчика без Вахи? Адрес, телефон...

– Знаю. Только лучше работать через Ваху. Так надежнее. Как-никак местные пока еще прислушиваются к его мнению.

– Его мнение, считай, уже ничего не значит. Можешь забыть даже его имя.

– Как? – не понял Муса и насторожился.

– Ваха отказал в помощи не нам с тобой. Он отказал в помощи даже не Хаттабу. Он отказал в помощи своему народу. Ваха приговорен...

Он посмотрел на нее долгим взглядом. На слова другого человека Муса, может быть, не отреагировал бы так, как на слова этой женщины.

– Ваха сильный. Он выдержал войну с местными авторитетами и выстоял.

– Потому что я его пожалела и поддержала. Но он этого не знает. А я поддержала его потому, что он чеченец. Я так думала раньше. Сейчас собирай вещи, вы с Умаром уходите отсюда.

– Почему?

– Потому что скоро сюда приедут люди Вахи. Те из его людей, кто еще захочет пойти за него уже без него. Такие тоже могут быть. Ты знаешь тейп Вахи?

– Его тейп не имеет сильного голоса дома.

– Но они могут прийти.

– Зачем?

– Искать тебя.

Муса ничего не понял, но у него не было сил углубляться в детали. А если и понял, то не было сил сопротивляться волевому решению этой женщины.

– Умар, собирай вещи...

– Выйдете отсюда, – объяснила Гаврош Умару, – останавливаете машину и едете до троллейбусной остановки «Мебельная фабрика». Там или уже будут вас ждать, или вы немного подождете. Муса...

– Да, Гаврош? – Как быстро он из командира стал ее подчиненным. И даже ничто в недавно крепком духом боевике не шевельнулось, не восстала гордость, не пробудились воспоминания о днях, когда он сам был сильным и авторитетным.

– Кто еще знает, где расположилась моя группа?

– Только Ваха и его телохранитель. И еще врач с водителем.

– А те люди, которые были на собрании? Ты говорил им что-нибудь?

– Про лагерь они не знают. Но они знают главное...

Гаврош в раздумье прошлась по комнате за спиной у старого чеченца. Он не оборачивался.

– Это плохо. Как бы их вместе собрать? Может быть, ты позвонишь Вахе и скажешь, что я хочу побеседовать с ними. Сразу со всеми. Скажи, что у меня есть новости из дома и из Екатеринбурга. Вертолетчика не надо. Об этом особо предупреди. Он пока – лишний.

– Уже вечер...

Она не обратила внимания на его явное нежелание.