– Слава богу! – сказала Юля и потуже затянула повязку на руке Кирилла.

– Папочка, – прошептала девочка, глотая слезы. – Прости меня… Тебе больно?

– Тише! – произнес Линчо, который стоял на четвереньках перед деревом, наблюдая за полем. – Они обступили самолет… Ба-а, знакомые рожи! Если не ошибаюсь, это курьеры Августино. Значит, какая-то сволочь настучала им про нас… Пытаются сбить пламя… Похоже, что-то ищут…

– Они мою куклу ищут, – задумчиво произнесла Клементина.

– Уходим! – скомандовал Линчо, поднимаясь на ноги. – Если они надумают прочесать кусты, то нам несдобровать!

– Ты можешь идти? – спросила Юля Кирилла.

– Опирайся на меня, – предложил Трушкин. Кажется, он успел уже собрать гербарий – из его карманов торчали цветы.

Они пробирались через сельву почти до темноты, и уже когда солнце свалилось за горизонт, вышли на дорогу. Риск нарваться на курьеров, которые вынудили посадить самолет посреди сельвы, был слишком велик, но усталость и обилие испытаний притупили чувство страха. Клементина засыпала на плечах Линчо. Кирилл, потерявший много крови, едва переставлял ноги. Юля пошатывалась и спотыкалась, словно возвращалась после крепкой попойки. Трушкин уже не восторгался красотой тропического леса и тяжко вздыхал, будто его стала одолевать ностальгия.

Судьба сжалилась над ними и послала автобус, который следовал до Сан-Хосе с бригадой нефтяников.

– Оставайся, – сказал Линчо, поправляя марлевую повязку на лбу. – Я куплю дом на берегу океана, открою свою лавку. Ты будешь счастлива со мной…

Он смотрел печальными глазами на Юлю. Девушка, едва сдерживая слезы, отрицательно покачала головой.

– Прости меня, Линчо… – произнесла она. Хотела еще что-то добавить, но не смогла и отвернулась.

– Оставайся, – сказала Клементина. Она переложила куклу на другую руку и дернула Юлю за рукав куртки. – Ты же обещала рассказать мне про снег и новогоднюю елку.

Юля присела перед девочкой и поцеловала ее.

– Я еще прилечу, – сказала Юля, вытирая слезы.

– Это неправда, – нахмурилась Клементина. – Все так говорят, чтобы не говорить «прощай навсегда!»

Кирилл стоял рядом с девочкой и нервно теребил букет. Он уже измочалил черенки, многие лепестки осыпались, но он этого не замечал.

– Оставайся, – сказал он изменившимся голосом и кашлянул. Раненая рука вдруг нестерпимо заныла. – Мне еще понадобится переводчица.

Юля взглянула на него сквозь слезы. Она уже не могла говорить, а Кирилл не мог уговаривать. Какое он имел право ломать судьбу этой девушки? Она должна была вернуться домой, отчитаться за практику, закончить учебный год, чтобы потом устроиться в туристическую фирму и возить туристов в Испанию. Зачем ей проблемы Кирилла? Его ждут скучные и нудные дела, хождения в посольство, попечительский совет, Министерство иностранных дел. Ему предстояло пройти десятки инстанций, доказывая, что Клементина – его дочь и он имеет право увезти ее в Россию. К тому же у него почти не осталось денег. Они с Клементиной вынуждены снимать какую-то лачугу, и Кириллу приходится работать по ночам на каучуковом складе.

– Пора! – сказал Трушкин, проверяя билеты и паспорта. Он был весел и возбужден, и ему не терпелось быстрее сесть с Юлей в самолет.

Юля кивнула, подошла к Линчо, поцеловала его. Потом замерла перед Кириллом. Клементина тихо плакала и не вытирала слез. Юля не могла поднять глаз. Не в силах больше терпеть эту пытку, она круто повернулась и быстро пошла к выходу на посадку. Кирилл даже не успел отдать ей букет.

Трушкин вскинул над головой кулаки и поспешил за Юлей. Линчо и Кирилл смотрели, как он догнал ее и по-свойски обнял за плечи.

– В итоге она достанется ботанику, – вздохнув, произнес Линчо. Он повернулся к Кириллу и протянул ему руку. – Пойду я.

– Куда?

– А куда глаза глядят. Я теперь человек вольный.

Клементина прижалась лицом к ладони Кирилла. Ее плечи все еще вздрагивали. Казалось, что кукла, которую она держала в руке, тоже плачет.

– Как прилечу, сразу в спортзал пойду, – мечтательно произнес Трушкин, застегивая пряжку привязного ремня. – А с учениками у меня теперь разговор будет короткий. Кого в школе с сигаретой увижу – сразу за шкирку и в окно. И никаких поблажек! Кто не знает биологии, тот не знает жизни… Как ты думаешь, сколько раз нас будут кормить?

Юля сидела у иллюминатора и смотрела на запыленные окна терминала. Ей казалось, что она видит расплывчатые фигуры Кирилла и Клементины.

В салон заходили последние пассажиры: загорелые, нелепо одетые во что-то яркое и бесформенное туристы; строгие, уставшие от самолетов бизнесмены; смуглолицые индейцы неопределенного возраста и достатка. Люди хлопали крышками багажных ящиков, рассовывали сумки и пакеты, проверяли, как откидываются спинки сидений, шуршали газетами и журналами.

– Мне кажется, мы с тобой теперь будем часто видеться, – сказал Трушкин Юле. Он поднял голову и стал нажимать кнопки подсветки. – Кстати, я предлагаю сразу же по прибытии поехать ко мне. Я познакомлю тебя с моей мамой. Она такую баклажанную икру готовит – закачаешься.

Юля расстегнула куртку и стала стаскивать ее с себя.

– Давай, закину на полку! – услужливо предложил Трушкин.

– Не надо…

Девушка смотрела по сторонам. Лицо ее было бледным.

В проходе появилась стюардесса. Она терпеливо ждала, когда пассажиры рассядутся и можно будет проверить, все ли места заняты.

– Что-то мне плохо стало, – произнесла Юля.

– Плохо? – участливо переспросил Трушкин. – Сейчас я попрошу, чтобы принесли минералку.

– Не надо! Я сама…

Наступая Трушкину на ноги, Юля вышла в проход. Стюардесса преградила ей путь.

– Девушка, сядьте, пожалуйста! – вежливо попросила она.

– Я передумала лететь, – сказала Юля и сама испугалась своих слов.

– Как это передумали? – вскинула брови стюардесса. – Вы понимаете, что говорите?

– Я передумала лететь! – громче и решительнее повторила Юля и, оттолкнув стюардессу, выбежала на опустевший трап.

– Поразительно, сколько цветов! – сказала медсестра Луиза своей подруге.

Девушки сидели у окна на третьем этаже и смотрели вниз. У кованой ограды стоял роскошный лимузин, на крыше которого из роз было выложено сердце.

– Это не испанец, – покачала головой подруга. – Цветы на крыше автомобиля? Безвкусица. Только американцу могло прийти такое в голову.