лет он не сжимал их от злости…

– Знаю я ваши душонки-то гнилые, – заговорил нищий, норовя дышать своим кислым, с гнильцой дыханием прямо в лицо Сергею. – Тоже свечки ставил, а толку что? Вот и глянь на меня теперь – на Божью милость. Вот и весь твой Бог.

Мужик засмеялся во весь рот, показывая кривые желтоватые зубы.

Тяжело дыша, Сергей поколебался мгновение, а потом на него нахлынуло такое отвращение, что он почти выбежал из церкви.

«Вот и весь твой Бог».

Быстрым шагом Сергей удалялся от того места, где надеялся обрести утерянное.

Мелкий дождь колол лицо.

Сизиф наблюдал за Сергеем из-за угла.

С каждым новым земным днем эта история становилась для него все более и более тягостной.

Нет, он не ждал, что объект поступит так, как не поступал никто в его практике.

Нет, он знал, что и этот не станет праведником.

Знал.

Внутри уже ничего не сжималось, когда его нехитрые действия переворачивали людям души.

Его уже ничто не задевало. Слишком многое он видел: убивающих и избивающих, предателей и насильников. Всех тех, кто почти не колебался в момент выбора.

Просто ему очень хотелось, чтобы все поскорей закончилось.

Когда Сизифу дали это дело и он узнал, кем был его объект, – человек, с которым они встречались уже неоднократно и на войне, и в мирное время – он думал, что ощутит хоть нотку удовлетворения, но ничего не почувствовал. Только усталость. Но ее Сизиф ощущал всегда, так что это не считается.

Сергей скрылся за поворотом.

Хорошо бы пойти за ним.

Дожать.

Но Сизиф не пошел.

Он хотел побыть один.

Строго говоря, он всегда один.

Десятки земных лет тотального одиночества…

Сизиф посмотрел на церковь.

Да… церковь или сумасшедший дом – неважно, когда ты заперт в своем уме. Ум с тобой, куда бы ты ни пришел.

Чудо надо уметь вместить.

Сергей не смог.

Никогда не мог и Сизиф.

Мимо проплелся пьяный нищий. Сизиф больше ничего не шептал ему.

Мужик слил свою агрессию на того, кто даже не дал ему в морду, а жаль. Сегодня ему почему-то даже хотелось, чтобы кто-нибудь хорошенько врезал ему. Так, чтобы синяк красовался неделю-другую.

Как в детстве, когда его била мать.

Сейчас на лице этого оплывшего, пошатывающегося человека не было агрессии. Мутные глаза тонули в складках.

Шаркая, он свернул за угол.

Сизиф глубоко вздохнул и опять бросил взгляд на открытую дверь церкви.

Там, в дрожащем желтом свете, он видел висящее на стене распятие.

Глава 44

За 18 дней до конца

Она все еще должна была лежать в больнице.

Бесконечные анализы, иглы, втыкаемые в вену на сгибе локтя, светящие в глаза аппараты, МРТ…

Круг за кругом.

Если бы врачи только знали, что на самом деле происходит.

А ведь так бывает и в жизни: люди совершают множество бессмысленных действий, пытаясь понять причину, которая находится вообще не там, где они ищут.

Лиза лежала в белой капсуле МРТ и вспоминала подобные ситуации ее собственной жизни. В том теле, которое уже, наверное, наполовину разложилось.

Потом Петр проверял ее рефлексы.

Коленка дергалась без участия ее сознания.

Зрачки сужались без малейшего ее усилия.

Как странно знать, что это тело живет какой-то своей минимальной жизнью, для которой не нужна ни Лиза, ни Лена.

Какое-то у нее слишком меланхоличное настроение.

Вот бы выпить чашечку кофе с этой чертовой сгущенкой.

Чтоб тебя, Сизиф. Мало ей было зависимостей, теперь еще и кофе.

А попробовал бы ты с вареной сгущенкой…

Мммм…

В правый глаз снова посветили.

Белый свет заволок мир.

Ожидая финального исследования мозга Лены, Сергей заснул прямо на скамейке в коридоре.

Выглядел он жалко: осунувшийся, мокрый от дождя, помятый, под глазами синяки.

Какое-то время Сергей еще боролся со сном, но глаза у него слипались, пока наконец не сомкнулись окончательно. Голова прислонилась к стене, и тяжелый сон навалился на доктора, придавив так, что не пошевельнуться.

– Хороший мальчик, – никто не слышал этих слов.

Несколько мгновений Сизиф разглядывал спящего Сергея, потом оглянулся на дверь, за которой Лизе исследовали чужой мозг.

Мозг-марионетка…

Или, может, это она уже становилась марионеткой чужого мозга.

В любом случае пора заканчивать.

По его плану все должно было закончиться еще неделю назад.

Надо во что бы то ни стало ускорить процесс, иначе она утонет…

Он знал, что времени осталось совсем немного.

Не у него, у нее. Еще неделя, и она насовсем станет Леной. Срастется с этим телом и этой жизнью. Снова погрузится в сон, который лишь ненамного лучше, чем сон под названием «Лиза Чайковская».

Сизиф прикоснулся к виску Сергея.

За закрытыми веками Сизифа поплыли картинки: воспоминания, отрывки – вся жизнь Сергея в том виде, в каком он сам ее помнил.

Усилием воли Сизиф отмотал бегущую перед глазами ленту на нужный момент.

А дальше…

Дальше понадобилось еще больше усилий.

Веки Сергея затрепетали.

Двенадцатилетний мальчик сидел на кровати, обхватив колени. Он раскачивался взад-вперед и не отрываясь смотрел на фото матери. Там она была еще здорова и улыбалась.

Дрожащей рукой Сережа достал из кармана крестик, который накануне дал ему врач, – он уже опустил руки, уже отказался бороться за его мать. Крестик тускло поблескивал в потной ладони.

Неожиданно Сергей сжал кулак и со всей силы бросил крестик в дальний угол комнаты:

– Ненавижу тебя! – закричал ребенок так, что вены вздулись на шее. – Ненавижу! Ненавижу!

Спустя несколько мгновений в комнату ворвались отец и Егор. Они пытались успокоить Сережу, но тот брыкался и, задыхаясь от слез, кричал:

– Чертов Бог! Я тебя ненавижу! Тебя нет! Тебя нет!

Отец и брат повалили Сережу на кровать, удерживая его руки и ноги. Истерика била мальчика, пока он наконец не потерял сознание.

Перепуганный, вспотевший Егор растерянно посмотрел на отца.

– Ничего… Завтра и не вспомнит, – тихо проговорил тот. – Мы придумаем, что ему рассказать.

И спустя мгновение добавил:

– Пусть мальчик верит. Так ведь проще пройти через эту жизнь, правда?

Егор опустил глаза.

Сам-то он никогда не верил. Но особенно остро ощутил отсутствие веры, когда слегла мать.

Что ж… он не хотел, чтобы брату было так же тяжело.

Пусть верит.

Они найдут, что сказать ему наутро.

Егор заметил валявшийся в углу крестик на грубой цепочке. Он поднял его и положил на тумбочку возле кровати брата.

Не нужно ему помнить, что Бог так никогда ему и не ответил.

Не нужно раньше времени опрокидывать