– Я бы тоже так думал, если бы в ее камере не обнаружил вот это. – Де Крон подал королеве сложенный в трубочку листок. – Прошу вас, изучите сей документ, и как можно скорее.

Мария-Антуанетта принюхалась.

– Какой неприятный запах! Это действительно из камеры?

– Все равно прочитайте, даже если вы учуяли запах раздавленного клопа, – просительно произнес полицейский. – И тогда вы поймете, что мы не зря побеспокоили ваше величество.

– Дорогая, сделайте так, как говорит де Крон. – Королева заметила, что Людовик тоже выглядит встревоженным.

– Хорошо, я займусь этим немедленно.

Женщина развернула листок и ответила на поклон начальника полиции. Оставшись одна, она погрузилась в чтение. Витиеватый почерк графини де Ла Мотт, назвавшейся ее подругой, был ей незнаком. С первых же строк Мария-Антуанетта почувствовала гнев и отчаяние. Умная королева сразу поняла замысел дерзкой самозванки и мошенницы. Бойким языком несостоявшаяся звезда Версаля описывала постельную сцену Марии-Антуанетты и кардинала де Рогана с такими подробностями, словно сама присутствовала при этом.

– Боже, какая гадость! – прошептала королева.

Она ясно поняла замысел мемуаров, созданных униженной и заклейменной женщиной. Это была месть палачам, в которые Жанна прежде всего записала августейшую чету, и месть очень утонченная. Королеве не требовалось читать все остальное, чтобы уяснить, о чем пойдет речь. Сообщив людям тайну Марии-Антуанетты и кардинала, якобы состоявших в любовной связи, Жанна тем самым обеляла себя, превращаясь из злодейки в невинную жертву, и намекала, что пресловутое ожерелье просто не может быть у нее, так как де Роган преподнес его своей любовнице-королеве, давно грезившей этой драгоценностью, но по причине жадности августейшего мужа так ее и не получившей. Чтобы предстать чистой, как Пресвятая Дева, перед рогоносцем-мужем и французским народом, Мария-Антуанетта отыскала козла отпущения (правильнее сказать, козу) и в одночасье сделала ее мошенницей и воровкой. Разумеется, записка и письма королевы не были поддельными. Де Вилетту хорошо заплатили, чтобы он признался в том, чего не совершал. Королева отбросила листок, плавно опустившийся на ворсистый красный ковер, и обхватила голову руками. Нужно было что-то немедленно предпринимать. Иначе…

Ее величество вызвала супруга и де Крона, который, на ее счастье, еще не покинул дворец, будто предчувствуя, что может понадобиться.

– Я прочитала это. – Мария-Антуанетта брезгливо указала пальцем на исписанную бумагу. – Действительно ужасно. Нужно во что бы то ни стало возвратить беглянку и посадить ее в самый темный каземат! Вы же найдете ее, господин де Крон, не так ли?

Крон пожал плечами.

– К сожалению, у графини было время, чтобы скрыться, – признался он. – Не думаю, чтобы она решила остаться во Франции. Скорее всего, быстрые кони несут ее к границе.

Мария-Антуанетта вздрогнула.

– И мы не успеем ее перехватить?

– Такие быстрые средства передвижения еще не изобретены, – ответил начальник полиции.

Королева поднялась с кресла и принялась нервно ходить по комнате, теребя украшение на платье.

– И все же нужно что-то делать, – шептала она. – В какую страну, по-вашему, могла направиться де Ла Мотт?

– Я бы на ее месте выбрал Англию, – предположил де Крон. – Это страна, где нам сложнее всего будет ее достать.

Мария-Антуанетта наморщила гладкий белый лоб.

– Да, Англия – это разумно, – согласилась она. – Мой дорогой де Крон, у вас наверняка есть там свои люди. Поручите им отыскать графиню.

Людовик, опиравшийся на высокую спинку кресла, презрительно фыркнул:

– Допустим, мы найдем ее. А что потом? Извинимся и пригласим обратно, обещая золотые горы? Сомневаюсь, что теперь она нам поверит.

Королева покачала головой.

– Никто не собирается совершать такие глупости! – строго сказала она. – Мы перекупим у нее мемуары, заплатим столько, сколько она попросит.

Король нервно дернул рыжеватый тараканий ус.

– «Заплатим сколько попросит»? Да вы в своем уме, дорогая?! А если эта самозванка попросит миллион ливров? Вы готовы разорить Францию? Мой министр финансов и так все время сообщает, что народ окончательно обнищал. Нет, вы заплатите ей только через мой труп!

Мария-Антуанетта зарделась от гнева и высокомерно взглянула на мужа.

– Ах, вот вы как заговорили! – воскликнула она. – А вам никогда не приходило в голову, что вы – главный виновник всей этой кутерьмы? Вы, а не я.

Людовик дернулся.

– Вы смеете обвинять меня?

– А кого же еще обвинять? – продолжала наседать королева. Никогда он не видел ее такой решительной и злой. – Если бы вы нашли способ выкупить для меня это проклятое ожерелье, которое со времени своего изготовления было для всех как бельмо на глазу, эта история не произошла бы! А так вся Франция заговорила о том, что Мария-Антуанетта жаждет получить злосчастную драгоценность, а ее жадный супруг, который к тому же терпеть не может жену, не собирается делать ей такой подарок. Этим и воспользовались мошенники!

Король, обиженный несправедливыми, как ему казалось, обвинениями, тяжело опустился в кресло и захрустел пальцами.

– Ну знаете ли… не ожидал от вас. Не вы ли согласились, чтобы на полтора миллиона ливров я купил корабль для государства?

Она тряхнула головой, и непослушный локон, вылетев из тщательно убранной прически, заплясал на лбу.

– Да, говорила и ни капли не жалею. Но народ воспринял это по-своему, и родились сплетни. Это оказалось кое-кому на руку.

Король шмыгнул длинным носом, и его тонкие губы исказила улыбка, которая, должно быть, означала, что он не хочет ссориться с женой и готов признать ее правоту.

– Ладно, – выдохнул он, – будь по-вашему. Я совершил глупость, когда не преподнес вам ожерелье. Но платить этой женщине за ее писанину – глупость вдвойне.

– Почему? – поинтересовалась Мария-Антуанетта.

– Да потому что этот поступок нам точно никто не простит! – буркнул Людовик, брызжа слюной. – Это во-первых. Во-вторых, в казне действительно нет денег.

– Да черт с ней, с казной! – воскликнула королева. – Я не собираюсь брать оттуда ни сантима. Все будет оплачено из моего жалованья. Если понадобится, я продам свои драгоценности.

Людовик взглянул на де Крона. Тот почтительно молчал.

– Ладно, поступайте как хотите, – сказал король таким тоном, словно смирился с неизбежным. – В конце концов вы вправе распоряжаться своими деньгами по своему усмотрению.