Я шагнула на кирпич, с трудом удержала равновесие и переступила на белевшую впереди картонную коробку. Но та оказалась на удивление зыбкой, и мои ноги по щиколотку провалились в липко-холодную грязь. Тут уж я осторожничать перестала и грациозно, словно газель, перебралась на противоположную сторону лужи. Однако джинсы мои при этом приобрели пикантную окантовку понизу — черную и омерзительно мокрую. Вплоть до колен штанины живописно были забрызганы пятнышками. Получились джинсы породы «леопард».

Это мокрое дело утвердило меня в еще большей ненависти и недоверии к тупорожему охраннику «Теплого бриза» Максиму. Я ощутила глубокую уверенность, что обязательно выведу его на чистую воду.

«Вот только о воде пока говорить не стоит», — решила я, покосившись на лужу, в которой с некоторым злорадством отражалось солнце.

Я вошла в грязноватый подъезд и поднялась на третий этаж, где жила Ольга, с которой Максим якобы провел вчерашний вечер и ночь. Вот и разберемся, провел или нет. Кстати, потом надо будет опросить соседей Максима, может быть, они обратили внимание на что-нибудь необычное. Но это — потом, а пока…

Я надавила на звонок и пару секунд понаслаждалась его каркающими звуками, с трудом пробивающимися сквозь толстую древесно-стружечную дверь. Убрала руку с косяка и машинально вытерла пальцы платком — на них осталось неприятно-липкое ощущение. Неужели здесь никогда не соблюдают правил гигиены? Звонок выглядел полным и абсолютным убожеством. Его некогда белоснежная кнопка теперь лоснилась тусклым, серо-желтым, жирным налетом. Бр-р, противно!

За дверью послышалось шевеление, избавившее меня от необходимости вновь прикасаться к кнопке или размышлять об антисанитарии, царящей здесь. В точечке глазка мелькнул луч света, после чего высокий, с каким-то цыганским надрывом голос поинтересовался:

— А вам кого?

— Могу я поговорить с Ольгой Михайлиной? — вежливо осведомилась я. За дверью попыхтели, словно интенсивно обдумывая мой вопрос. После чего раздалось:

— А зачем я вам нужна?

Ясно, Максим выбрал девушку себе под стать: тоже блещет умом и сообразительностью.

— Не могли бы вы ответить на несколько моих вопросов?

— С какой стати?

Нет, этот разговор был откровенно бессмыслен. Надо его прекращать, иначе он банально сведет меня с ума.

— Я из милиции, помощник следователя Ванцова, — властно произнесла я. Надеюсь, получилось. — Мы так и будем разговаривать через дверь?

— А чего от меня надо милиции? — невозмутимо сказала девица. Надрыв в тонком голосе прямо-таки взрывался в голове, от него звенело в барабанных перепонках.

— Может быть, вы предпочтете беседовать в отделении? Тогда мы пришлем вам повестку, — сухо сказала я, начиная выходить из себя. Вообще-то я очень редко теряю контроль над собой. Но сейчас этот рубеж был уже близок, в голосе моем явно слышались напряженные нотки.

К моему счастью, последние слова все-таки подействовали на Ольгу Михайлину. Вероятно, ей совершенно не улыбалась перспектива провести несколько часов в милиции. Дверь распахнулась, и я увидела хозяйку квартиры, обладательницу цыганского тонкого голоса.

Ольга была привлекательна, это я могу признать. Высокая худощавая девушка, этакая фотомодель, с красивым, но бездумным личиком, большими косовато посаженными глазами. Но — и это перекрывало впечатление от всей ее шикарной внешности — Ольга была на редкость неухоженной. Длинные светлые волосы — божественный дар женщины — болтались по бокам лица засаленными прядками. Халат вместе с хозяйкой наверняка выдержал по меньшей мере с полдюжины поломытий. Заляпанный пятнами настолько, что теперь нереально было определить его первоначальный цвет, он был с непостижимым кокетством прихвачен изысканным шелковым шарфом на талии.

«Вот это да!» — только и успела подумать я.

— Я вас внимательно слушаю, — с претензией на светскость проговорила Ольга. Впрочем, светский тон ей плохо удавался — в голосе явно проскользнули заискивающие нотки: дамочка наверняка боялась правоохранительных органов. Но почему? Разве только потому, что она вознамерилась самым наглым образом лгать мне? Но на лжи такую особу подловить труда не составит. Она, на мой взгляд, как я уже говорила, не отличалась высоким уровнем интеллекта.

— Где вы были вчера вечером? — начала я с места в карьер.

— У своего молодого человека, у Максима, — призналась Ольга, кокетливо поведя плечом.

В голосе ее сквозила некая заученность, как у школьника, наизусть вызубрившего урок, но не понимавшего ни слова из известного материала. Мне это, естественно, понравилось, ибо косвенно подтверждало мои подозрения относительно личности охранника.

— Вот как? — недоверчиво протянула я, осторожно прислоняясь плечом к дверному косяку и внимательно рассматривая прихожую. Квартира Михайлиной оказалась под стать хозяйке — пласты пыли на полу, какие-то бумажки и конфетные фантики на призеркальной полочке. Само зеркало носило на себе следы не одного мушино-тараканьего поколения, и на стекле красовалось такое количество губной помады, что рассмотреть собственное отражение было практически невозможно. — И кто может это подтвердить?

— Максик, естественно, — словно само собой разумеющийся факт, объяснила Ольга. И улыбнулась с видом превосходства, словно говорила: «А попробуйте докажите, что это не так». Докажу, дорогая, можешь не сомневаться. Во всяком случае, постараюсь это сделать.

— Кроме вас двоих, в квартире Максима никого не было? К вам кто-нибудь заходил?

— Нет, а зачем нам гости? — совершенно искренне изумилась Ольга Михайлина. — Нам и вдвоем хорошо, честное слово, — и она грациозно потянулась, мечтательно закатив к потолку глазки.

— А как вы можете объяснить тот факт, что вас видели в совершенно другом месте вчера поздно вечером? — блефанула я. Мне показалось, что в Ольгиных красивых глазах, обрамленных вчерашней косметикой, появилась тревога. Но она произнесла совершенно спокойно:

— Да никак. Я была с Максом. И в свою квартиру вернулась только сегодня утром, когда он отправился на работу.

Я задала еще несколько вопросов и, разочарованная, вынуждена была распрощаться. Ольга твердо стояла на своей первоначальной версии — она всю ночь провела в квартире своего молодого человека; ни он, ни она никуда не выходили.

Выйдя из квартиры Михайлиной, я позвонила в дверь напротив, к ее соседям. Может быть, кто-либо видел ее выходящей из дома? Или, напротив, обратил внимание, что Ольга вчера и сегодня ночью была в собственной квартире? Но мне никто не открыл. Я перешла к другой двери, расположенной рядом с Ольгиной. И подумала, что отсюда стоило начать — ведь стены в современных домах не слишком толстые, и ближайшие соседи могли слышать звуки, доносившиеся из квартиры Михайлиной, если та не покидала дома. Здесь мне открыли, даже не спросив, кто за дверью. Меня это поразило — успела привыкнуть, что люди осторожничают: спросить, кто пришел, в наше сложное время полезно.